Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Сестры, Сестры, Лихорадки,
Поземельный взбитый хор.
Мы в Аду играли в прятки.
Будет. Кверху. Без оглядки.
Порадеет хор Сестер.

Мы остудим, распростудим,

Разогреем, разомнем.
Мы проворны, ждать не будем.
Сестры! Сестры! Кверху! К людям!
Вот, мы с ними. Ну, начнем.

Цепко, крепко, Лихорадки,

Снова к играм, снова в прятки.
Человек – забава нам.
Сестры! Сестры! По местам!
Все тринадцать – с краснобаем.
Где он? Жив он? Начинаем.

Ты, Трясея, дай ему

Потрястись, попав в тюрьму.

Ты, Огнея, боль продли,

Прах Земли огнем пали.

Ты, Ледея, так в озноб

Загони, чтоб звал он гроб,

Ты, Гнетея, дунь на грудь,

Камнем будь, не дай дохнуть.

Ты, Грудея, на груди

Лишку, вдвое погоди.

Ты, Глухея, плюнь в него,

Чтоб не слышал ничего.

Ты, Ломея, кости гни,

Чтобы хрустнули они.

Ты, Пухнея, знай свой срок,

Чтоб распух он, чтоб отек.

Ты, Желтея, в свой черед,

Пусть он, пусть он расцветет.

Ты, Корчея, вслед иди,

Ручки, ноженьки сведи.

Ты, Глядея, встань как бес,

Чтобы сон из глаз исчез.

Ты, Сухея, он уж плох,

Сделай так, чтоб весь иссох.

Ты, Невея, всем сестра,

Пропляши ему «Пора».

В Человеке нет догадки.

Цепки, крепки Лихорадки.
Всех Сестер тринадцать нас.
Сестры! Книзу. Кончен час.

Я устал быть участником и зрителем этой инфернальной пляски. Я плясал и плясал и плясал. Я кружился до бешенства, до исступленья. Я плясал до отчаянья, дико, до боли, до смерти. Я упал. И снова я в комнате. Не на кладбище, нет, в своей комнате. Вот, я касаюсь стены, я касаюсь постели, я сижу у стола. Забыться. Побыть с поэтами. Они ведь чаруют. Они зачаруют отчаянье. Их строки танцуют, скользят, убаюкивают.

Я раскрыл «Праздник мертвых», «Dziady», Мицкевича. Странные строки открылись: – «Вампир».

«Serce ustalo, piers juz lodowata,
Sciety sie usta i oczy zawarly:
Na swieciejeszcze, leczjuz пiе dla swiata;
Coz, to za czlowiek? Umarly».

(«Upior»)

Это звучит по-русски похоже:

Сердце устало, грудь уж льдом одета,
Стиснуты губы, очи – в скрытой тризне;
Все еще на свете, но уж не для света:
Кто ж человек тот? Умерший. Без жизни.

Не хочешь ли быть таким? спросила насмешливо мысль. Их много, – таких умерших, отвернувшихся, в жизни без жизни живущих. Покойно.

Я перевернул страницу. Я смешал все страницы. И в поэме «Konrad Wallenrod» я увидел слова: «Ту milczysz? Spiewaj i przeklinaj»! – «Ты молчишь? Пой и проклинай!» В душе задрожали звуковые рыданья. Спуталось разное вместе, как это бывает во сне. Заиграла музыка флейт. И в «Празднике мертвых» я нашел дьявольский танец – вежливую мазурку Польской речи – песнь Польского узника.

Какому б злу я ни был отдан, –
Рудник, Сибирь, – о, пусть. Не зря
Я буду там: я верноподдан,
Работать буду для Царя.

Куя металл, вздымая молот,

Во тьме, где не горит заря,
Скажу: пусть тьма, пусть вечный холод,
Топор готовлю для Царя.

Татарку выберу я в жены,

Татарку, в жены, говоря:
Быть может, выношен, как стоны,
Родится Пален для Царя.

Когда в колониях я буду,

Я огород себе куплю,
И каждый год, поверя чуду,
Лен буду сеять, коноплю.

Из конопли сплетутся нити,

В них серебро мелькнет, горя,
К ним, может, честь придет – о,
То будет шарфом для Царя.