Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

Сейчас
   подытожена
         великая война.
Пишут
   мемуары
          истории писцы.
Но боль близких,
         любимых, нам
еще
   кричит
      из сухих цифр.
30
миллионов^*
      взяли на мушку,
в сотнях
   миллионов
         стенанье и вой.
Но и этот
        ад
         покажется погремушкой
рядом
   с грядущей
         готовящейся войной.
Всеми спинами,
         по пленам драными,
руками,
   брошенными
         на операционном столе,
всеми
   в осень
      ноющими ранами,
всей трескотней
          всех костылей,
дырами ртов,
      — выбил бой! —
голосом,
   визгом газовой боли —
сегодня,
   мир,
      крикни
         — Долой!!!
Не будет!
       Не хотим!
         Не позволим!
Нациям
   нет
      врагов наций.
Нацию
   выдумал
      мира враг.
Выходи
   не с нацией драться,
рабочий мира,
      мира батрак!
Иди,
   пролетарской армией топая,
штыки
   последние
          атакой выставь!
«Фразы
   о мире —
         пустая утопия,
пока
   не экспроприирован
            класс капиталистов».
Сегодня…
         завтра… —
         а справимся все-таки!
Виновным — смерть.
         Невиновным — вдвойне.
Сбейте
   жирных
         дюжины и десятки.
Миру — мир,
      война — войне.

2 августа 1924 г.

Севастополь — Ялта *

В авто
   насажали
          разных армян,
рванулись —
      и мы в пути.
Дорога до Ялты
          будто роман:
все время
        надо крутить.
Сначала
   авто
      подступает к горам,
охаживая кря́жевые.
Вот так и у нас
      влюбленья пора:
наметишь —
      и мчишь, ухаживая.
Авто
   начинает
      по солнцу трясть,
то жаренней ты,
          то варённей:
так сердце
         тебе
      распаляет страсть,
и грудь —
         раскаленной жаровней.
Привал,
   шашлык,
         не вяжешь лык,
с кружением
      нету сладу.
У этих
   у самых
      гроздьев шашлы^* —
совсем поцелуйная сладость.
То солнечный жар,
         то ущелий тоска, —
не верь
   ни единой версийке.
Который москит
          и который мускат^*,
и кто персюки́
      и персики?
И вдруг вопьешься,
         любовью залив
и душу,
   и тело,
      и рот.
Так разом
      встают
         облака и залив
в разрыве
         Байдарских ворот^*.
И сразу
   дорога
      нудней и нудней,
в туннель,
        тормозами тужась.
Вот куча камня,
         и церковь над ней —
ужасом
   всех супружеств.
И снова
   почти
      о скалы скулой,
с боков
   побелелой глядит.
Так ревность
      тебя
         обступает скалой —
за камнем
        любовник бандит.
А дальше —
      тишь;
         крестьяне, корпя,
лозой
   разделали скаты
Так,
   свой виноградник
         по́том кропя,
и я
      рисую плакаты.
Пото́м,
   пропылясь,
         проплывают года,
труся́т
   суетнею мышиной,
и лишь
   развлекает
            семейный скандал
случайно
       лопнувшей шиной.
Когда ж
   окончательно
         это доест,
распух
   от моторного гвалта —
— Стоп! —
   И склепом
         отдельный подъезд:
— Пожалте
      червонец!
         Ялта.

[1924]

Владикавказ — Тифлис *