Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

Поэта
   интересуют
         и мелкие фактцы.
С чего начать?
Начну с того,
      как рабфаковцы
меня
   хотели качать.
Засучили рукав,
         оголили руку
и хвать
   кто за шиворот,
         а кто за брюку.
Я
   отбился
        ударами ног,
но другому, —
      маленькому —
            свернули-таки
                  позвонок.
Будучи опущенным,
         подкинутый сто крат,
напомню,
       что сказал
         ученикам Сократ^*.
Однажды,
        после
         Сокрачьего выступления,
лошадям
      не доверяя
         драгоценного груза,
сами —
   в коляску
         впряглись в исступлении
студенты
       какого-то
         помпейского вуза.
Студенты скакали
         и делали стойку:
Сократ
   разглядывал
         кентаврью стайку^*.
Доехал
   спокойно
          на зависть стоику,
сказал,
   поднесши
         к кепке лайку:
— А все-таки
      с лошадью конкурировать
                  не можете!..
Правильно
      правоверным
            изрек Аллах:
мною
   для того же
         изобретены лошади,
чтоб мы
   ездили
      на них,
            а не на ослах. —
Пример неподходящий,
             спорить нечего;
но все же
        его
      запомните крепче…
Чтоб в вас
         ничем
         никогда не просвечивал
прошлый
      белоподкладочный
            мышиный жеребчик.
Каждую мелочь
         мерь,
держи
   восторгов елей!
Быт
       не прет в дверь —
быт
      ползет
      из щеле́й.
Затянет
   тинкой зыбей,
слабых
   собьет с копыт.
Отбивайся,
      крепись,
         бей
быт!

Второе

Рабфаковка
      у меня
         попросила портрет.
В этом
   особенно плохого
         нет.
Даже весело.
Пришла
   и повесила.
Утром поглядела —
         стена громада.
А Маяковский
      маленький,
            — других бы надо! —
Купила Шелли^*,
повесила.
        Красивый —
             оторвешься еле.
Купила Бетховена,
         взяла Шаляпина, —
скоро
   вся стена заляпана.
Вроде
   Третьяковской галереи.
Благочинные живописи^*,
               поэзии иереи.
На стенках
          картинки
         лестничками и веерами.
Появились
          какие-то
         бородастые
                  в раме.
Вскоре
новое горе:
открытки
       между гравюрами,
            как маленькие точки.
Пришлось
        открытки
         обфестонить в фестончики.
Наутро
   осмотрела вместе:
            серо́-с.
Пришлось
        накупить
         бумажных роз!
Уже
       о работе
      никаких дум.
Смотри,
   чтоб в уголочках
              не откнопились кнопки!
Одни
   стихи
      и лезут на ум.
Бубнит
   не хуже
      дрессированного попки.
Особенно
       если лунища
         припустит сиять —
сидит
   и млеет,
      не сводя глаз:
ни дать ни взять
иконостас.
Ставлю вопрос
      справедливый,
                но колкий:
— Деточка,
   чем вы лучше
            кухарки-богомолки?
Хуже ангела,
      скулящего
            в божьем клире? —
Душу
   разъедает
         бездельник-лирик!
Каждую мелочь
          мерь!
Держи
      восторгов елей!
Быт
       не прет в дверь.
Быт
       ползет
      из щеле́й!
Затянет
   тинкой зыбей,
слабых
   собьет с копыт.
Отбивайся,
      крепись,
         бей
быт!

[1924]

Два Берлина *