Том 6. Западня

Сперва Лантье столовался в кабачке Франсуа на углу улицы Пуассонье. Но три-четыре раза в неделю он обедал у Купо и в конце концов попросил взять его на полный пансион: он будет платить им пятнадцать франков каждую субботу. После этого шляпник окончательно водворился в доме. С утра до вечера он разгуливал без пиджака по прачечной и спальне, приказывал, покрикивал, всем распоряжался и даже вел переговоры с заказчиками. Вино от Франсуа ему разонравилось, и он убедил Жервезу покупать вино у соседа, угольщика Вигуру; делая у него заказы, они с Бошем щипали г-жу Вигуру за мягкие места. Потом он нашел, что хлеб у Кудлу плохо пропечен, и стал посылать Огюстину в венскую булочную Мейера, в предместье Пуассоньер. Он переменил также бакалейщика Леонгра и оставил лишь толстого мясника Шарля с улицы Полонсо, и то за его политические убеждения. Месяц спустя он потребовал, чтобы все готовилось на прованском масле. Недаром Клеманс говорила, подтрунивая над ним, что эти чертовы провансальцы вечно катаются как сыр в масле. Омлеты он готовил сам, поджаривая их с обеих сторон, как блинчики, и они хрустели на зубах не хуже сухарей. Он заставлял мамашу Купо пережаривать бифштексы, так что они становились жесткими, как подошва, всюду пихал чеснок, сердился, если в салат прибавляли петрушку и другую зелень, крича, что это сорняки и такой дрянью вполне можно отравиться. Его излюбленным блюдом был густой суп из вермишели, в который он выливал полбутылки прованского масла. Эту похлебку могли есть только он да Жервеза, а когда ее отведали остальные члены семейства, коренные парижане, их чуть не вывернуло наизнанку.

Вскоре Лантье стал вмешиваться и в семейные дела. Лорийе вечно старались увильнуть от уплаты пяти франков на содержание мамаши Купо, и он заявил, что можно подать на них в суд. Смеются они, что ли?! По-настоящему они должны бы платить не пять, а десять франков в месяц! Он сам отправлялся к Лорийе за десятью франками и требовал их так настойчиво и вместе с тем так любезно, что золотых дел мастер не смел ему отказать. Теперь и г-жа Лера стала давать две монеты по сто су. Мамаша Купо готова была целовать руки Лантье, который к тому же играл роль миротворца в ее ссорах с невесткой. Когда, вспылив, молодая женщина бранила свекровь и та хныкала, уткнувшись носом в подушку, Лантье насильно подталкивал их друг к дружке, убеждая прекратить эту канитель, и в конце концов заставлял поцеловаться. Он находил также, что Нана прескверно воспитывают. В этом, пожалуй, он был прав; когда девчонку колотил отец, за нее заступалась мать, а когда ее шлепала мать, крик поднимал отец. Нана была в восторге от того, что родители грызутся из-за нее, она наперед знала, что ей все сойдет с рук, и просто на голове ходила. Теперь ей вздумалось бегать в кузницу напротив; она торчала там целыми днями, качалась на оглоблях, пряталась с ватагой сорванцов в глубине мрачного двора, освещенного красным пламенем горна, и неожиданно выскакивала с оглушительным визгом на улицу, грязная, растрепанная, а за ней неслась орава уличных мальчишек, как будто всю эту сопливую детвору выгнал грохот кузнечного молота. Только Лантье она еще слушалась, да и его умела обвести вокруг пальца. Эта десятилетняя пигалица расхаживала перед ним, вихляя бедрами, как взрослая, и порой искоса посматривала на него уже порочными глазами. В конце концов Лантье решил заняться ее воспитанием: он учил Нана танцевать и говорить по-провансальски.