Том 6. Западня

— На моих глазах вчера две бабы тоже вцепились друг другу в волосы, — тихо сказала она, — только перья летели…

— Кто такие? — спросила г-жа Пютуа.

— Повитуха с того конца улицы и ее прислуга, знаете, такая белобрысая… Ну и стерва эта девка! Кричит повитухе: «Да, да, ты вытравила ребенка зеленщице, и если ты мне не заплатишь, я пойду и все выложу в полиции!» Чего она только не вопила — стоило послушать! Тут хозяйка влепила ей хорошую плюху — бац! — прямо в морду. Но эта проклятая девка как подскочит да как бросится на хозяйку — расцарапала ей лицо и чуть не выдрала все волосы! Разделала ее, что называется, под орех. Пришлось вмешаться колбаснику, насилу ее оттащил.

Работницы одобрительно смеялись. Все со смаком отхлебнули по глотку кофе.

— А что, она и вправду вытравила ребенка? — спросила Клеманс.

— Почем я знаю, соседи разное болтают, — ответила Виржини. — Я при этом не была, сами понимаете. Но уж такое у нее ремесло. Все они это делают.

— Бог ты мой! — сказала г-жа Пютуа. — Надо быть круглой дурой, чтобы им довериться. Очень нужно чтоб тебя искалечили!.. К тому же есть испытанное средство. Каждый вечер надо пить по стакану святой воды и три раза крестить живот большим пальцем — как ветром сдует, словно ничего и не было.

Тут мамаша Купо, которая, казалось, задремала, вдруг встрепенулась и покачала головой. Она знает другое верное средство: надо каждые два часа есть по крутому яйцу и класть на поясницу припарки из шпината. Женщины слушали ее серьезно и внимательно. Но косоглазая Огюстина, которую вечно ни с того ни с сего разбирал глупый смех, вдруг так и покатилась, кудахтая, как курица. Про нее все забыли; Жервеза приподняла свисавшую с доски юбку и увидела, что девчонка катается по полу, как поросенок, задрав кверху ноги. Прачка наградила ее звонкой оплеухой, и та вскочила как встрепанная. Что ее рассмешило, эту поганку? Нечего подслушивать, когда говорят взрослые! К тому же ей надо отнести белье к подруге г-жи Лера, на улицу Батиньоль. С этими словами Жервеза нацепила ей на руку корзину с бельем и подтолкнула к двери. Огюстина надулась и ушла, всхлипывая, еле волоча ноги по снегу.

Пока мамаша Купо, г-жа Пютуа и Клеманс спорили о пользе крутых яиц и припарок из шпината, Виржини сидела задумавшись, со стаканом в руке. Вдруг она тихонько сказала:

— Бог мой! Люди дерутся, а потом мирятся и не помнят зла, коли у них доброе сердце…

И с улыбкой, наклонившись к Жервезе, она продолжала:

— Нет, право, я на вас не в обиде… Вы не забыли истории в прачечной?

Жервеза ужасно смутилась. Этого-то она и боялась. Она чувствовала, что теперь речь пойдет о Лантье и об Адели. Печка гудела, раскалившаяся докрасна труба обдавала всех жаром. Распаренные работницы пили кофе потихоньку, чтобы подольше не браться за работу, и, отяжелев, сонно поглядывали в окно на занесенную снегом улицу. Теперь женщины размечтались о том, что стали бы делать, будь у них десять тысяч франков ренты; да ничего бы они не делали, ровно ничего — сидели бы вот так целыми днями в тепле и плевали в потолок! Виржини придвинулась к Жервезе и говорила совсем тихо, чтоб не слышали другие. А Жервеза чувствовала себя такой вялой, такой слабой и разомлевшей из-за этой жары, что у нее не было сил переменить разговор; она с жадностью ловила слова Виржини, и что-то сладко замирало у нее внутри, хотя она и не хотела себе в этом признаться.

— Может, вас коробят мои слова? — продолжала Виржини. — Раз двадцать они вертелись у меня на языке. А теперь, уж коли мы вспомнили… почему бы не поговорить, правда? Нет, нет, уверяю вас, я ничуть не в обиде за старое! Честное слово! Я нисколько на вас не сержусь, ну ни капельки!

Она поболтала ложечкой в стакане, чтобы размешать сахар, и с тихим присвистом отхлебнула глоточек кофе. Жервеза слушала молча, со стесненным сердцем, и не знала, верить ли, что Виржини простила ей давнишнюю порку, — ведь она видела, как в ее черных глазах зажглись желтые искорки. Быть может, эта ведьма затаила обиду и держит камень за пазухой?

— Да вас и винить-то нельзя, — продолжала Виржини. — Вам тогда сделали гадость, с вами поступили подло… О, я человек справедливый. Я бы на вашем месте схватилась за нож!

Она снова с присвистом отхлебнула глоточек. И, вдруг оживившись, бойко затараторила: