Том 6. Зарубежная литература и театр

Во всем этом есть маленькое сходство с другим величайшим острословом — с Генрихом Гейне. Марксу и Энгельсу, которые любили его и восхищались им, приходилось очень часто покачивать над ним головами и в неприятном недоумении разводить руками.

Но они умели прощать ему даже такие выходки, каких, конечно, наш друг Бернард Шоу себе не позволил бы, и Маркс — человек строгий и требовательный — с несвойственным ему добродушием говаривал о том, что с поэтов нельзя спрашивать так, как с обыкновенных людей¹.

Совсем еще недавно мне пришлось писать о последней комедии Бернарда Шоу «Слишком верно, чтобы быть красивым». Рядом со многими очень сильными сторонами этой пьесы я отметил и совершенно неуместную критику атеизма, — слабую критику, но тем не менее ослабляющую критику религиозности в той же пьесе; отметил и то, что, рисуя весь окружающий мир черными красками, Бернард Шоу не счел нужным ни единым словом упомянуть о том, что ему противостоит и что Шоу знает и ценит, — об СССР, Коммунистической партии, Коммунистическом Интернационале и их борьбе.

В некоторых передовых журналах Запада² появились по поводу этой комедии даже сомнения: не отходит ли старый, но неугомонный ирландский комедиограф от своей симпатии к Октябрю?

Но вслед за этим появился превосходнейший манифест Бернарда Шоу³, еще раз со всей горячностью семидесятипятилетнего юноши подтвердившего свою веру в наше дело.

Да, мы знаем, что Бернард Шоу — наш верный союзник. Мы должны научиться брать его таким, как он есть. И мы делаем это с любовью и симпатией, но…

Но от нас никак нельзя требовать, чтобы мы, принимая с этой дружеской симпатией новые произведения Шоу и хваля в них то, что в них есть положительного, из дружбы и благодарности замалчивали в них то, что для нас по нашей марксистско-ленинской совести неприемлемо.

Мы знаем, что наш милый паладин бодрого и разящего смеха на нас за это ни в коем случае не обидится.

II

В настоящий момент мы рекомендуем нашему советскому читателю последний, в высшей степени живой и привлекательный памфлет Б. Шоу «Чернокожая девушка в поисках бога».

Можно сказать, что это произведение (в особенности если отвлечься от приложенного к нему довольно длинного послесловия) является чисто вольтерьянским.

Оно вольтерьянское по самой своей форме, по своей юркой и сверкающей веселости, по своей «кусательности», по своей неожиданности, по своей забавно гримасничающей грации.

Вольтер был великий мастер этого стиля.

Великий и непревзойденный.

И в искусстве владеть этим стилем, пожалуй, никто, ни из современников его, ни из последователей, рядом с ним не стоит.

Произведение Шоу, о котором мы говорим, могло бы с честью занять место в серии легких саркастических сатир великого фернейского патриарха.

Писать формально, как Вольтер, — это, во всяком случае, очень хорошо.

Но новый памфлет Бернарда Шоу и по содержанию своему — вольтерьянский.

Это тоже, в известном смысле, хорошо.

Сейчас над буржуазным миром сгущается тьма. Тяжело летают совы и нетопыри, «viri obscuri»[35], темные мужи, опять начинают гнусить в нос с мнимодраматическими жестами свои отвратительные проповеди. И сколько мы находим людей, которые, сами не занимаясь делом распространения тьмы, делом гасительства света, в достаточной степени потворствуют этому делу, принимают его всерьез, или — что почти так же худо — не принимают его всерьез, то есть проходят мимо него без возмущения и без борьбы.

В такое время нельзя было бы не приветствовать нового появления Вольтера. Вдруг бы появился он, сидя в своем кресле, как изобразил его Гудон⁴, насмешливый старик, которого Бернард Шоу в рекомендуемом нами памфлете описывает так:

«Старый джентльмен с такими удивительными глазами, что казалось: все лицо его — одни глаза; с таким замечательным носом, что казалось: все лицо его — один нос; с таким ртом, выражавшим забавно злобное смакование, что казалось: все лицо его — один рот, — пока девушка, скомбинировав все эти несовместимости, не решила, что его лицо выражает ум»⁵,