Уступая настояниям сторонников колониальной экспансии и не всегда находя в себе силу бороться с увлечениями, иной раз заводившими его дальше, чем он намерен был идти, канцлер, однако, всегда подчинял свои отдаленные приобретения своим интересам в Европе: он был убежден в том, что колонии должны служить плодотворным отвлечением и способствовать расширению влияния, а отнюдь не поглощать все помыслы нации; можно, в случае необходимости, слегка замарать руки, — важно только, чтобы они были развязаны. Более осторожная, чем Франция, — разумеется, потому, что самое географическое положение представляло меньше соблазнов, — Германия до своего окончательного территориального объединения никогда не увлекалась мечтами насчет океана; она сделала свои гавани как бы экстерриториальными, чтобы не, приходилось защищать их и в ущерб армии заботиться о содержании флота. Бисмарку казалось, что близко время, когда сами обстоятельства укажут новую политику и когда Франция явится для Германии полезной союзницей против Англии; он не думал, что старые распри окончательно забыты по обе стороны Вогезских гор; если после 1875 года он и отказался от всяких наступательных планов против Франции, то все еще не слишком доверял благоразумию французов. После 1878 года, как и до этого времени, он прежде всего стремился держать Францию в одиночестве или, по крайней мере, препятствовать тому, чтобы заключаемые ею союзы принимали угрожающий характер.
Чтобы обезопасить себя от России, не прощавшей Бисмарку его измены (на Берлинском конгрессе), он теснее сблизился с Австрией (союз 7 октября 1879 г.). Вильгельм I, плохо уяснявший себе причины этого поворота в политике и преувеличивавший его значение, испугался. Это была последняя размолвка между старым императором и его канцлером. Бисмарк убедил Вильгельма, что Германии выгодно покровительствовать Австрии и, вдобавок, что это — ее долг. Он умело использовал в качестве аргумента немецкое единство, нарушенное с 1866 года и до некоторой степени восстановленное этим союзом. Больше всего он старался уверить императора в лояльности своих намерений; у него, говорил он, нет никаких враждебных замыслов насчет России, он только желает показать ей, что свободен в выборе своих союзников и никого не боится. Он был искренен, хотя говорил довольно резким языком и иногда проявлял раздражение. Придавая немецкой политике новую ориентацию, он не хотел, однако, порывать с прошлым. Когда после смерти Виктора-Эммануила (1878) и занятия Туниса Францией король Гумберт примкнул к германско-австрийскому союзу, одной из главных забот канцлера было успокоить Россию, и он заключил с нею «перестраховку».
Одновременно поддерживать отношения тесной дружбы и сердечного согласия с двумя народами, враждебными друг другу по своим интересам и соперничающими в своих притязаниях, — предприятие довольно рискованное. Бисмарку эта политика удавалась до переворота в Болгарии; в болгарском деле он соблюдал притворную, нарочитую корректность, провозгласил духовную гегемонию России над Болгарией, энергично выступил против немецких свободомыслящих и ультра-монтанов, которые были враждебны царю. Петербургский кабинет не придал веры его заявлениям, и славянофилы возобновили кампанию против него. Действуя довольно бестактно, Бисмарк, посредством одного из тех опасных парламентских маневров, от которых его должна была бы излечить неудача 1876 года, оказал услугу их сокровенным замыслам. Чтобы преодолеть сопротивление рейхстага, в сущности только и ждавшего давления со стороны, Бисмарк воззвал к шовинизму и сумел пробудить чувство ярой ненависти к другим народам; военные кредиты были приняты огромным большинством (11 марта 1887 г.), но страсти с обеих сторон разгорелись настолько, что мир висел на волоске (инцидент с Шнебеле[181]
).Падение генерала Буланже (май 1887 г.) имело следствием некоторое улучшение отношений с Францией. Но враги Бисмарка без труда находили поводы обличать его неразборчивость в средствах; царь продолжал относиться. к нему с недоверием. В ответ на угрозы русской печати канцлер опубликовал союзный договор между Австрией и Германией (3 февраля 1888 г.) и предложил парламенту ряд мероприятий, имевших целью дополнить военную организацию империи; создан был запас второй очереди (Landwehr), в котором солдаты должны были состоять до 39 лет; в ополчении (Landsturm) они числились теперь до 45 лет.