Том 7. Стихотворения

В паденьи дня к закату своему
Есть нечто мстительное, злое.
Не ты ли призывал покой и тьму,
Изнемогая в ярком зное?

Не ты ль хулил неистовство лучей

Владыки пламенного, Змия,
И прославлял блаженный мир ночей
И звёзды ясные, благие?

И вот сбылось, — пылающий поник,

И далеко упали тени.
Земля свежа. Дианин ясный лик
Восходит, полон сладкой лени.

И он зовёт к безгласной тишине,

И лишь затем он смотрит в очи,
Чтобы внушить мечту о долгом сне,
О долгой, бесконечной ночи.

«Оргийное безумие в вине…»

Оргийное безумие в вине,
Оно весь мир смеясь колышет.
Но в трезвости и в мирной тишине
Порою то ж безумье дышит.

Оно молчит в нависнувших ветвях,

И стережёт в пещере жадной,
И, затаясь в медлительных струях,
Оно зовёт в покой прохладный.

Порою, в воду мирно погрузясь,

Вдруг власть безумия признает тело,
И чуешь ты таинственную связь
С твоей душой губительного дела.

«Я томился в чарах лунных…»

Я томился в чарах лунных,
Были ясны лики дивных дев,
И звучал на гуслях златострунных
Сладостный напев.

В тишине заворожённой

От подножья недоступных гор
Простирался светлый и бессонный,
Но немой простор.

К вещей тайне, несказанной

Звал печальный и холодный свет,
И струился в даль благоуханный,
Радостный завет.

«Стремленье гордое храня…»

Стремленье гордое храня,
Ты должен тяжесть побороть.
Не отвращайся от огня,
Сжигающего плоть.

Есть яд в огне; он — сладкий яд,

Его до капли жадно пей, —
Огни высокие горят
И ярче, и больней.

И как же к цели ты дойдешь,

Когда не смеешь ты гореть?
Всё, что ты любишь, чем живёшь,
Ты должен одолеть.

Пойми, что, робко плоть храня,

Рабы боятся запылать, —
А ты иди в купель огня
Гореть и не сгорать.

Из той купели выйдешь цел,

Омыт спасающим огнём…
А если б кто в огне сгорел,
Так что жалеть о нём!

«Меня печаль заворожила…»

Меня печаль заворожила, —
И как её разворожить?
Томит, что прежде мною жило,
Что жадно хочет мною жить.

И вся земля моя страдает,

Томится весь её простор, —
Здесь каждый ландыш увядает,
И угасает каждый взор.

Но где ж начало всех страданий?

Увы, во мне же их исток!
Не я ли сам хотел желаний!
Не я ли сам к себе жесток!

Но если я — творец томленья,

То что ж ропщу я, что тужу?
Блаженной правдой примиренья
Мою печаль разворожу, —

И по извилистым дорогам

Увижу правые пути, —
По крутоярам и по логам
Без утомления идти.

«Ты не бойся, что темно…»