Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

В центре мира
       стоит Гиз —
оправдывает штаты служебный раж.
Чтоб книгу
     народ
        зубами грыз,
наворачивается
        миллионный тираж.
Лицо
   тысячеглазого треста
            блестит
электричеством ровным.
Вшивают
     в Маркса
         Аверченковы листы,
выписывают гонорары Цицеронам.
Готово.
    А зав
       упрется назавтра
в заглавие,
     как в забор дышлом.
Воедино
    сброшировано
           12 авторов!
— Как же это, родимые, вышло?? —
Темь
  подвалов
       тиражом беля,
залегает знание —
         и лишь
бегает
   по книжным штабеля́м
жирная провинциалка —
           мышь.
А читатели
     сидят
        в своей уездной яме,
иностранным упиваются,
           мозги щадя.
В Африки
     вослед за Бенуя́ми
улетают
    на своих жилплощадях.
Званье
    — «пролетарские» —
             нося как эполеты,
без ошибок
     с Пушкина
          списав про вёсны,
выступают
     пролетарские поэты,
развернув
     рулоны строф повёрстных.
Чем вы — пролетарий,
          уважаемый поэт?
Вы
  с богемой слились
          9 лет назад.
Ну, скажите,
      уважаемый пролет, —
вы давно
    динаму
        видели в глаза?
— Извините
      нас,
        сермяжных,
             за стишонок неудачненький.
Не хотите
     под гармошку поплясать ли? —
Это,
  в лапти нарядившись,
            выступают дачники
под заглавием
       — крестьянские писатели.
О, сколько нуди такой городимо,
от которой
     мухи падают замертво!
Чего только стоит
         один Радимов
с греко-рязанским своим гекзаметром!
Разлунивши
      лысины лачки́,
убежденно
     взявши
        ручку в ручки,
бороденок
     теребя пучки,
честно
    пишут про Октябрь
            попутчики.
Раньше
    маленьким казался и Лесков —
рядышком с Толстым
          почти не виден.
Ну, скажите мне,
        в какой же телескоп
в те недели
      был бы виден Лидин?!
— На Руси
     одно веселье —
             пити… —
А к питью
     подай краюху
           и кусочек сыру.
И орут писатели
        до хрипоты
             о быте,
увлекаясь
     бытом
        госиздатовских кассиров.
Варят чепуху
      под клубы
          трубочного дыма —
всякую уху
      сожрет
         читатель-Фока.
А неписанная жизнь
         проходит
             мимо
улицею фыркающих о́кон.
А вокруг
    скачут критики
           в мыле и пене:
— Здорово пишут писатели, братцы!
— Гений-Казин,
        Санников-гений…
Все замечательно!
        Рады стараться! —
С молотка
     литература пущена.
Где вы,
      сеятели правды
          или звезд сиятели?
Лишь в четыре этажа халтурщина:
Гиза,
   критика,
       читаки
          и писателя.
Нынче
   стала
      зелень веток в редкость,
гол
  литературы ствол.
Чтобы стать
      поэту крепкой веткой —
выкрепите мастерство!

[1926]

Английскому рабочему *