Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Вокзал оцепенел,
        онемевает док.
Посты полиции,
        заводчикам в угоду.
От каждой буквы
        замиранья холодок,
как в первый день
        семнадцатого года.
Радио
   стальные шеи своротили.
Слушают.
     Слушают,
         что́ из-за Ламанша.
Сломят?
    Сдадут?
       Предадут?
            Или
красным флагом нам замашут?
Слышу.
    Слышу
       грузовозов храп…
Лязг оружия…
       Цоканье шпор…
Это в док
     идут штрейкбрехера.
Море,
   им в морду
        выплесни шторм!
Слышу,
    шлепает дворцовая челядь.
К Болдуину,
      не вяжущему лык,
сэр Макдональд
        пошел церетелить.
Молния,
    прибей соглашательский язык!
Слышу —
     плач промелькнул мелько́м.
Нечего есть.
      И нечего хлебать.
Туман,
   к забастовщикам
           теки молоком!
Камни,
   обратитесь в румяные хлеба!
Радио стало.
      Забастовала высь.
Пусто, —
     ни слова, —
          тишь да гладь.
Земля,
   не гони!
       Земля, — остановись!
Дай удержаться,
        дай устоять.
Чтоб выйти
      вам
        из соглашательской опеки,
чтоб вам
     гореть,
        а не мерцать —
вам наш привет
       и наши копейки,
наши руки
     и наши сердца.
Нам
  чужды
     политиков шарады, —
большевикам
      не надо аллегорий.
Ваша радость —
        наша радость,
боль —
    это наша боль
          и горе.
Мне бы
    сейчас
       да птичью должность.
Я бы в Лондон.
        Целые пять,
пять миллионов
        — простите за восторженность! —
взял бы,
    обнял
       и стал целовать.

[1926]

Разговор с фининспектором о поэзии *