Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

  Республика наша в опасности.
                В дверь
  лезет
     немыслимый зверь.
  Морда матовым рыком гулка́,
  лапы —
      в кулаках.
  Безмозглый,
        и две ноги для ляганий,
  вот — портрет хулиганий.
  Матроска в полоску,
           словно леса́.
  Из этих лесов
         глядят телеса.
  Чтоб замаскировать рыло мандрилье,
  шерсть
     аккуратно
          сбрил на рыле.
  Хлопья пудры
         («Лебяжьего пуха»!),
  бабочка-галстук
          от уха до уха.
  Души не имеется.
          (Выдумка бар!)
  В груди —
       пивной
           и водочный пар.
  Обутые лодочкой
  качает ноги водочкой.
  Что ни шаг —
  враг.
  — Вдрызг фонарь,
          враги — фонари.
  Мне темно,
       так никто не гори.
  Враг — дверь,
         враг — дом,
  враг —
      всяк,
        живущий трудом.
  Враг — читальня.
          Враг — клуб.
  Глупейте все,
        если я глуп! —
  Ремень в ручище,
          и на нем
  повисла гиря кистенем.
  Взмахнет,
       и гиря вертится, —
  а ну —
      попробуй встретиться!
  По переулочкам — луна.
  Идет одна.
       Она юна.
  — Хорошенькая!
          (За́ косу.)
  Обкрутимся без загсу! —
  Никто не услышит,
           напрасно орет
  вонючей ладонью зажатый рот.
  — Не нас контрапупят —
             не наше дело!
  Бежим, ребята,
         чтоб нам не влетело! —
  Луна
     в испуге
         за тучу пятится
  от рваной груды
          мяса и платьица.
  А в ближней пивной
            веселье неистовое.
  Парень
      пиво глушит
           и посвистывает.
  Поймали парня.
         Парня — в суд.
  У защиты
       словесный зуд:
  — Конечно,
        от парня
            уйма вреда,
  но кто виноват?
          — Среда.
  В нем
     силу сдерживать
            нет моготы.
  Он — русский.
         Он —
            богатырь!
  — Добрыня Никитич!
            Будьте добры,
  не трогайте этих Добрынь! —
  Бантиком
       губки
          сложил подсудимый.
  Прислушивается
          к речи зудимой.
  Сидит
     смирней и краше,
  чем сахарный барашек.
  И припаяет судья
          (сердобольно)
  «4 месяца».
Довольно!
  Разве
     зверю,
        который взбесится,
  дают
     на поправку
          4 месяца?
  Деревню — на сход!
           Собери
               и при ней
  словами прожги парней!
  Гуди,
     и чтоб каждый завод гудел
  об этой
      последней беде.
  А кто
     словам не умилится,
  тому
     агитатор —
          шашка милиции.
  Решимость
       и дисциплина,
              пружинь
  тело рабочих дружин!
  Чтоб, если
       возьмешь за воротник,
  хулиган раскис и сник.
  Когда
     у больного
          рука гниет —
  не надо жалеть ее.
  Пора
     топором закона
            отсечь
  гнилые
      дела и речь!

[1926]

Хулиган («Ливень докладов…») *