Том 8

Было ли в начале ноября 1848 г. слишком поздно прибегать к вооруженному сопротивлению или же, напротив, часть армии, встретив серьезное противодействие, перешла бы на сторону Собрания и таким образом решила бы дело в его пользу, — это вопрос, который, вероятно, никогда не будет разрешен. Но в революции, как и на войне, всегда необходимо смело встречать врага лицом к лицу и нападающий всегда оказывается в более выгодном положении; в революции, как и на войне, в высшей степени необходимо в решающий момент все поставить на карту, каковы бы ни были шансы. История не знает ни одной успешной революции, которая не подтверждала бы правильности этих аксиом. В ноябре 1848 г. для прусской революции как раз наступил решающий момент; прусское Учредительное собрание, которое официально стояло во главе всего революционного движения, не только не дало энергичного отпора врагу, но, наоборот, отступало при каждом его продвижении; еще меньше способно было оно к нападению, ибо оно предпочитало даже не обороняться. И вот когда настал решающий момент, когда Врангель во главе сорока тысяч солдат постучал в ворота Берлина, он совершенно неожиданно для себя и своих офицеров увидел не перегороженные баррикадами улицы и не превращенные в бойницы окна, а открытые ворота, и на улицах, в качестве единственной помехи движению, мирных берлинских бюргеров, радующихся шутке, которую они с ним сыграли, выдав себя связанными по рукам и ногам изумленным солдатам. Правда, если бы Собрание и народ оказали сопротивление, они могли бы быть разбиты; Берлин могли бы подвергнуть бомбардировке, не одна сотня людей поплатилась бы жизнью, не предотвратив этим конечного торжества королевской партии. Но это еще не было основанием для того, чтобы немедленно сложить оружие. Поражение после упорного боя — факт не меньшего революционного значения, чем легко выигранная победа. Поражения — парижское в июне и венское в октябре 1848 г. — во всяком случае сделали несравненно больше для революционизирования умов народа в этих двух городах, чем февральская и мартовская победы. Возможно, что Учредительное собрание и население Берлина разделили бы судьбу двух упомянутых городов, но они пали бы со славой и оставили бы после себя в сознании оставшихся в живых жажду мести, которая в революционные времена является одним из самых могучих стимулов к энергичной и страстной деятельности. Бесспорно, во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку, рискует быть побежденным, но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча?

В революции всякий, кто, занимая решающую позицию, сдает ее, вместо того чтобы заставить врага отважиться на приступ, всегда заслуживает того, чтобы к нему относились как к изменнику.

Тот самый указ прусского короля, которым распускалось Учредительное собрание, возвестил и новую конституцию, в основе которой лежал проект, составленный комиссией Собрания. Но конституция эта в одних пунктах расширяла полномочия короны, а в других делала сомнительными полномочия парламента. Согласно этой конституции учреждались две палаты, которые должны были быть созваны в непродолжительном времени для того, чтобы рассмотреть ее и утвердить.