Ваш курс – вторая половина; первая – мысль, то есть подготовка, образование ума, вкуса. Ведь от уменья прочесть тираду прозы или несколько стихов до понимания Мольера, его эпохи, истории, нравов (о Шекспире уже и не говорю) или нашего пушкинского Годунова, Гоголя, Грибоедова, Островского и их тонких художественных красот – какая бездна!
К Вашим чтениям слушатели должны притти более или менее готовые: кроме артистической чуткости, нервной впечатлительности, свойственной артистам, они должны принести значительный запас общих знаний и литературное образование.
Я понимаю, что живописец и скульптор могут плохо ладить с образованием вообще: они вольны ограничиться какою-нибудь крайнею специальностью своего искусства, сосредоточиться на мелком жанре, деталях и т. п. Но актер, как бы ни мелок и ни важен был род его амплуа, обязывается условиями ансамбля к критическому уразумению всей пьесы.
Я не совсем верю анекдоту, который вы, как знаток истории искусства, конечно, знаете лучше меня, о певце прошлого столетия (имя забыл), которого учитель мучал несколько лет, заставляя петь только сольфеджио. «Не буду больше петь их!» – сказал он наконец, потеряв терпение. «И не надо! – заметил учитель, – ты теперь первый певец мира!»
«Певец – машина, певец – автомат!» – мог бы прибавить он. Я полагаю, что вместе с голосовыми средствами развивался и зрел в нем и внутренний, то есть сознательный, артист.
Странно: на какое бы поприще общественной деятельности ни поступал молодой человек, от него требуют приготовительных, общих знаний для успешного усвоения той или другой избираемой им специальности. В военной, гражданской, инженерной службах для поступления в технические заведения и прочее – всюду требуют аттестата, удостоверяющего в большей или меньшей степени знаний общих, необходимых для образованного человека предметов: только артисты освобождаются от этого как будто лишнего для них груза, конечно, на том основании, что искусства свободны, или «вольные», как их называли когда-то, следовательно и артисты, дескать, свободны играть, как хотят, как и зрители свободны слушать или не слушать их!
Свободны, пожалуй, но нельзя же разуметь под этим, что они свободны от грамматики, географии, истории, от знакомства с литературой, то есть того, без чего не может развиться в нем ни вкус, ни понимание образцов своего искусства!
Не знаю, случалось ли Вам, а мне (и многим, я слышал толки в публике) доводилось нередко слышать со сцены до крайности неумелое чтение, то есть неумелое от незнания своего родного языка (а не от неведения «театрального искусства»), не только стихов, но и прозы, от неправильных, раздирающих ухо ударений на словах и слогах (особенно в женском персонале), очевидно происходивших от
В частных беседах тоже бывало (я говорю не о современном моменте: теперь я почти никого не знаю лично в нашем театральном персонале, кроме прежних известных, отлично образованных артистов) – как трудно было навести и поддержать разговор по общедоступным вопросам о литературно-драматических вопросах, о критической оценке произведений и исполнения их – словом, о предметах, интересующих литератора, актера и всякого образованного человека.
«Некому играть!» – говорят вам в ответ, когда речь идет о старых творцах в искусстве.
Не потому ли, что не учили и не учат ничему, что нет такой школы, такого круга, foyer[149]
, где бы преподавалось, читалось, говорилось – не о театральном только, но о драматическом и о всяком искусстве и о всякой литературе вообще – исторически и критически, где занятие книгой и пером считалось бы неизбежным приготовлением к сцене, где не один только яркий талант, ко и образование ума и развитой вкус ставили бы артиста в подобающее ему уважительное положение?Вы справедливо указали на тот недостаток полного уважения, который еще и в наше время не совсем исчез в обществе относительно артистов. Но все ли