Из всех откликов 1876 г. наиболее серьезным по тону и глубоким по мысли был разбор „Подростка“ в статье П. Н. Ткачева „Литературное попурри“ (подпись: П. Никитин).[284] Анализу „Подростка“ посвящены в ней главы VII–X. После двух статей о „Бесах“, в которых высказано резко отрицательное отношение к роману (см.: XII, 260–261), Ткачев снова обратился к творчеству Достоевского. И здесь, как отметил А. С. Долинин, улавливается иное отношение к писателю, и прежде всего иной тон.[285] Ткачев называет Достоевского „одним из замечательнейших и
И все же романы Достоевского, по Ткачеву, представляют большой интерес с точки зрения общественной. Ткачев верно почувствовал особенность Достоевского — через преувеличение, „сгущение“ показать черты и явления, в своем „неразбавленном“ виде непонятные широкому читателю, однако счел это художественным недостатком.
В разборе „Подростка“ Ткачев не касается образов Версилова, Макара Долгорукого и целого ряда важных проблем. Критик сосредоточивается исключительно на характеристике Аркадия Долгорукого и его ротшильдовской „идеи“.
Исходя из положений статьи Добролюбова „Забитые люди“, Ткачев утверждает, что в раннем своем творчестве 40-60-х годов (от „Бедных людей“ до „Униженных и оскорбленных“) Достоевский показал „ту группу явлений“, то „душевное состояние“, которое по преимуществу характеризует русских интеллигентных забитых людей, пришибленных судьбою и обстоятельствами". Эти забитые люди делятся на два типа: кроткие, безропотные и озлобленные, ожесточенные. Течение времени и развитие жизни привело к развитию типа забитого человека: условия его не изменились, выхода из создавшегося положения он не нашел, однако бессмысленное ожесточение ничего не давало, и забитые люди стали задумываться. „Явился спрос на мысль“. Так появились „идейные забитые люди“ — дети „ожесточенных забитых людей“. Достоевский прекрасно уловил этот новый тип, показав его в „Преступлении и наказании“ (Раскольников) и в „Подростке“. Ткачев считает, что с точки зрения анализа души „идейного забитого человека“ „Подросток“ глубже и значительнее, чем даже „Преступление и наказание“. „И мне кажется, — замечает критик, — последний роман г. Достоевского имеет почти такое же значение для оценки идейных забитых людей, какое имел его первый роман („Бедные люди“) для оценки людей типа Девушкиных, Голядкиных и им подобных". „Идейные забитые люди“ молоды и неопытны, и потому „в жизнь им, действительно, пришлось вступать какими-то неоперившимися подростками“. Мечты их изменились, идеи стали совершенно отличны от умонастроений их отцов. Но вот это-то отличие Достоевский и не сумел показать. Он „говорит о содержании этих идей или чересчур двусмысленно, или… или чересчур уж глупо“.[289] Ткачева, без сомнения, не устраивает отношение Достоевского к ведущим идеям современной молодежи, идеям революционного переустройства современного общества. И не такой идеей наделяет он своего героя — Аркадия Долгорукого.
По мнению критика, в романе Достоевского есть один существенный художественный просчет: идея Подростка, содержание ее нетипичны для современных идейных людей. Идея эта порождена своей средой, „которая живет мыслью о наживе“, „идея Подростка вполне гармонирует“ с ее „интересами, привычками и потребностями“. А „существенная особенность «идеи» реальных подростков в том именно и состоит, что она находится, обыкновенно, в резком противоречии с интересами и потребностями, унаследованными ими от породившей их среды. Автор проглядел этот факт“. И потому общий вывод, который Ткачев делает о романе „Подросток“, не в пользу Достоевского. Осуждая Достоевского за его идейную, общественную позицию, и считая, что она закономерно ведет к художественным просчетам, Ткачев все-таки увидел в романе „Подросток“ знамение времени, а в Достоевском писателя, способного уловить существенные явления жизни.[290]