Том 9 (Конец XIV - первая половина XVI века, подъем общественного значения литературы)

А так не пишут в годовое поминание, как ты велела ныне, ни в соборных церквахъ, ни в манастырехъ. Князь Борис Васильевич, да княгини Улиана, да князь Иванъ Борисович, ведомо тебе, как жаловали и милостыню давали, и на молебен, и на понафиды, и по родителех, и по детех кормили, и милостыню давали, и монастырь и что есть монастырей — все Божии да их, да того не считали, коли себя велели писати в годовое поминание, занеже ведомо имъ, что в нашем манастыре обычей: сколько Бог пошлетъ, столко и разаидется. Надобе церковные вещи строити, святыя иконы, и святыя сосуды, и книги, и ризы, и братство кормити, и поити, и одевати, и обувати, и иные всякии нужи исполняти, и нищимъ, и странным, и мимоходящим давати и кормити. А росходится на всякой год по полутораста рублей денгями, а иногда боле, да хлеба по три тысечи четвертей на год росходится, занеж на всякь день в трапезе едять иногда шестьсотъ, а иногда семьсот душь: ино коли его Бог пошлет, тогды ся и разойдеть. Ино того ради государи наши и иные, которые хотели писатись в годовое поминание на векь, и давали по себе села. Ино как в годове поминание, хто себя пишеть на векь, так и села у манастыря на век. Князь Иван Хаваньской давал намъ и хлеба, и денегъ, а владыка Новагородской также давал, исчести не мощно его жалования. А Григорей Собакинъ рублев сорок дал дотоле, а князь Семенъ Ивановичь Белской рублев с тритцать дал. Да как ся захотели писати в годовое поминание на век, и они того в ряду не положили, а редились изнова о том.

А что еси писала: дала еси по своем князе и по своихъ детех боле семидесят рублев, ино еси как уставила цену платию и конем, а мы на том с половину того взяли. А как взял Бог твоего сына князя Ивана, тому уже лет с пятнатцать и болши того, и ты оттоле и до сех местъ сочла, что коли еси давала в пятнатцать лет или на обедню, или на понафиду, или на молебен, или на кормъ, или на погребение своих детей, да велиш ныне за то писати своего князя да и детей в годовое поминание в век. А о том еси не писала ни однова во всю пятнатцать лет, что было твоего князя да и детей писати за то в годовое поминание в векь. А чтоб еси писала о том, и мы б у тебя и того не имали.

А что еси писала: «Толко выпишете моего князя и моих детей из годовова поминания, ино судия вам Богъ», — ино, госпоже, сама еси себя обличила. Писала еси в своей грамоте ныне: коли бог взял твоего сына князя Ивана, и ты дала одиннацать рублев да мерин, а велела еси писати в сенаник князя Афонасиа да отца своего Ивана, да сына своего Ивана. И ты писала о сенанике, а не о годовом поминании в прок, ино тех тогда ж написали в сенаник, да и поминают в векы. Да писала еси, как взял бог сына твоего князя Семена, и ты по нем дала шубу да два мерина, а велела еси писати его в сенаник и поминати его в векы, а о том слово не было, что его поминают в годовом поминании в век_; и сама еси так написала в своей грамоте ныне, что еси ни оброчивалася, ни рядилась. А в то поминание не пишют без ряды. А кому в поминание писатися, и оне рядятся или на всякой год давати уроком денги, или хлеб, или село по ком дадуть, ино его в векы напишють, в годовое поминание.

Да чтобы еси, госпоже, на меня о том не бранилася, что есми написал к тебе подлинникомъ и о манастырьском обычаи, и как пишются в годовое поминание навекъ, занеже, госпоже, то вам не все ведомо.

А яз тобе, своей госпоже, челомъ бью.

ПЕРЕВОД

ПОСЛАНИЕ К НЕКОЕЙ КНЯГИНЕ-ВДОВЕ, ДАВШЕЙ НА СОРОКОУСТ В ПАМЯТЬ ПО СВОИМ ДЕТЯМ И ВОЗРОПТАВШЕЙ

Госпоже моей княгине Марии, супруге князя Андрея Федоровича, я, грешный чернец... челом бью.