Том 9 (Конец XIV - первая половина XVI века, подъем общественного значения литературы)

И елицы во Христа крестишася, во Христа облекошася. Аще ли же во Христа облекошася, да не отступают от заповедей его, не якоже лестцы и блазнители по крещении оставльше заповеди Божия и лстяще ся мира его красотами, но якоже святии пророцы и апостоли, такоже и мученицы и вси святии, Христа ради страдавше в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, трудех, во бдениих, в пощениих, в чищениих, в разуме, в долготерпении, во благости, в Дусе святе, в любви нелицемерне, в словеси истинне, в силе Божии, — иже сведоми суть Единому, ведущему тайны сердечныя, имиже землю просветил есть, якоже небо звездами украси, и почтив их чюдотворенми, овых убо молитвъ ради и покаяния и трудов, овых же мужеств ради и смирения, якоже сих святых прослави, о нихже нам слово предлежит.

I

Се убо в Русийстей земли град, нарицаемый Муром,[795] в немже бе самодержьствуяй благоверный князь, яко поведаху, именем Павел. Искони же ненавидяй добра роду человечю дьявол всели неприязненаго летящаго змия к жене князя того на блуд. И являшеся ей своими мечты, якоже бяше и естеством; приходящим же людем являшеся, якоже князь сам седяше с женою своею. Теми же мечты многа времена преидоша. Жена же сего не таяше, но поведаше князю, мужеви своему, вся ключшаяся ей. Змий же неприязнивый осили над нею.

Князь же мысляше, что змиеви сотворити, но недоумеяшеся. И рече жене си: «Мыслю жено, но недоумеюся, что сотворити неприязни тому? Смерти убо не вем, каку нанесу на нь? Аще убо глаголеть к тебе какова словеса, да воспросиши и с лестию и о сем: вест ли сей неприязнивым духом своим, от чего ему смерть хощет быти? Аще ли увеси и нам поведаеши, свободишися не токмо в нынешнем веце злаго его дыханиа и сипения и всего скарядия, еже смрадно есть глаголати, но и в будущий век нелицемернаго судию Христа милостива себе сотвориши». Жена же мужа своего глаголъ в сердци си твердо приимши, умысли во уме своем: «Добро тако быти».

Во един же от дний неприязнивому тому змию пришедшу к ней, она же, добру память при сердцы имея, глаголъ с лестию предлагает к неприязни той, глаголя многи иныя речи, и по сих с почтением воспросив его, хваля, рече бо, яко: «Много веси, и веси ли кончину си, какова будет и от чего?» Он же, неприязивый прелестник, прелщен добрым прелщением от верныя жены, яко непщева тайну к ней изрещи, глаголя: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча».[796] Жена же, слышав таковую речь, в сердцы си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того поведа князю, мужеви своему, якоже реклъ есть змий. Князь же, то слышав, недоумеяшеся, — что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча?

Имеяше же у себе приснаго брата, именем князя Петра.[797] Во един же от дний призвав его к себе и нача ему поведати змиевы речи, якоже реклъ есть жене его. Князь же Петръ, слышав от брата своего, яко змий нарече тезоиме-нита ему исходатая смерти своей, нача мыслити, не сумняся мужествене, како бы убити змиа. Но и еще бяше в нем мысль, яко не ведыи Агрикова меча.

Имеяше же обычай ходити по церквам уединяяся. Бе же вне града церковь в женстем монастыри Воздвижение честнаго и животворящаго креста.[798] И прииде к ней един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя: «Княже! Хощеши ли, да покажу ти Агриков мечь?» Он же, хотя желание свое исполнити, рече: «Да вижу, где есть!» Рече же отроча: «Иди вслед мене». И показа ему во олтарной стене межу керемидома скважню, в ней же лежаше мечь. Благоверный же князь Петръ, взем меч той, прииде и поведа брату своему. И от того дни искаше подобна времени, да убиет змия.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносе своей на поклонение. Ключи же ся ему прийти в храмину к брату своему и том же часе, шед к сносе своей во ину храмину, и виде у нея сидяща брата своего. И паки пошед от нея, встрети некоего от предстоящих брату его и рече ему: «Изыдох убо от брата моего к сносе моей, брат же мой оста в своем храму, мне же, не косневшу никаможе, вскоре пришедшу в храмину к сносе моей, и не свем и чюжуся, како брат моей напреди мене обретеся в храмине у снохи моея?» Той же человекъ рече ему: «Никакоже, господи, по твоем отшествии не изыде брат твой из своея храмины!» Он же разуме быти пронырьство лукаваго змия. И прииде к брату и рече ему: «Когда убо семо прииде? Аз бо от тебе из сея храмины изыдох, и нигдеже ничесоже помедлив, приидох к жене твоей в храмину, и видех тя с нею сидяща, и чюдяхся, како напред мене обретеся. Приидох же паки, ничтоже нигде паки помедлив, ты же, не вем, како мя предтече и напред мене зде обрътеся?» Он же рече: «Никакоже, брате, ис храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никакоже бех». Князь же Петръ рече: «Се есть, брате, пронырьство лукаваго змия, да тобою ми ся кажет, аще не бых хотел убити его, яко непщуя тебе своего брата. Ныне убо, брате, отсюду никакоже иди, аз же тамо иду братися со змием, да некли Божиею помощию убиен да будет лукавый сей змий».