Миссис Уоддингтон растерялась. Хоть кого спроси так вот, врасплох, — а почему ему не нравится слизняк, змея или черный таракан, и тот затруднится с ходу разложить по полочкам свои предубеждения. Антипатию к Джорджу она считала вполне естественной, само собой разумеющейся. В сущности, она возражала против Джорджа, потому что он — Джордж. Ее оскорбляла его сущность как таковая. Но видя, что от нее ожидают аналитического подхода, она напрягла мыслительные способности.
— Он… художник.
— Микеланджело тоже был художником.
— А это еще кто?
— Очень знаменитый, даже великий человек. Миссис Уоддингтон вздернула брови.
— Я абсолютно отказываюсь вас понимать, мистер Бимиш. Мы обсуждаем этого молодого человека с синяком под глазом и с грязным воротничком, а вы уводите разговор в сторону, на какого-то мистера Анджела?
— Я просто хочу напомнить, — холодно отвечал Хамилтон, — что звание художника не всегда порочит человека.
— А я не хотела бы, — еще холоднее парировала миссис Уоддингтон, — говорить на подобные темы.
— К тому же и художник-то он — препаршивый.
— Ну, в этом я не сомневаюсь!
— Понимаете, — поправился Бимиш, чуть покраснев из-за того, что допустил вульгаризм, — рисует он так плохо, что его едва ли можно назвать художником.
— Вот как? — воскликнул Джордж, в первый раз подав голос.
— А я уверена, что Джордж — один из лучших художников! — вскричала Молли.
— Нет! — прогремел Хамилтон. — Он — любитель! И весьма слабенький!
— Вот именно! — подхватила миссис Уоддингтон. — А значит, надежды сделать деньги у него нет.
Глаза за стеклами очков засверкали.
— Это ваше главное возражение?
— Что именно?
— То, что у Джорджа нет денег.
— Да у меня… — вмешался было Джордж.
— Умолкни! — оборвал друга Хамилтон. — Я спрашиваю вас, миссис Уоддингтон, дали бы вы согласие на брак, если бы мой друг Джордж Финч был богатым?
— Пустая трата времени! К чему обсуждать такую…
— Так дали бы?
— Хм, возможно…
— Тогда позвольте сообщить вам, — торжествующе проговорил Хамилтон, — что Джордж Финч весьма и весьма богат! Его дядя Томас, все состояние которого он унаследовал два года назад, был главой широко известной юридической корпорации «Финч, Финч, Финч, Баттерфилд и Финч». Джордж, дружище, позволь тебя поздравить. Все уладилось! Миссис Уоддингтон сняла свои возражения.
Миссис Уоддингтон фыркнула, но то было фырканье женщины, разбитой наголову превосходящим интеллектом.
— Но…
— Нет! — поднял руку Хамилтон. — Можно ли отступить от своих же слов? Вы недвусмысленно заявили, что, если бы у Джорджа были деньги, вы дали бы согласие на брак.
— Не пойму, что за суета, — вмешалась Молли. — Я все равно выйду за Джорджа замуж, кто бы что ни говорил!
Миссис Уоддингтон капитулировала.
— Отлично! Как вижу, я тут — никто. И слова мои неважны.
— Мама! — укоряюще воскликнул Джордж.
— Мама?! — ошеломленно вздрогнув, отозвалась миссис Уоддингтон.
— Теперь, когда все счастливо разрешилось, я, конечно, смотрю на вас, как на мать.
— О, вот как?
— Да, конечно.
Миссис Уоддингтон неприятно фыркнула.
— Меня силой вынудили согласиться на брак, который я решительно не одобряю. Но позвольте и мне вставить словечко. Лично у меня есть предчувствие, что свадьба не состоится.
— О чем это вы? — встрепенулась Молли. — Конечно, состоится! А как иначе?
Миссис Уоддингтон опять фыркнула.
— Мистер Финч — художник, пусть и очень слабый. Он долгое время жил в самом сердце Гринвич-виллидж и ежедневно якшался с публикой весьма сомнительной нравственности…
— На что это вы намекаете? — перебила Молли.
— Я и не думаю намекать, — с достоинством возразила миссис Уоддингтон. — Я говорю все напрямик. Не являйся
— Я не женат! — вскрикнул Джордж.
— Это вы так говорите.
— Уверяю вас! Когда дело касается женщин, я одну от другой не отличаю.
— Именно так говорил и Портер, когда его спросили, почему он женился на шести разных девушках.
— Ну что же, — взглянул на часы Хамилтон, — теперь, когда все благополучно улажено…
— Вы так думаете? — не утерпела миссис Уоддингтон.
— …когда все благополучно улажено, — повторил Хамилтон, — я оставляю вас. Мне еще надо зайти домой и переодеться. Надо сегодня вечером выступить на обеде Литературного общества.
Тишину, воцарившуюся после его ухода, нарушил Сигсби.
— Молли, дорогая моя, — начал он, — насчет этого ожерелья… Теперь, когда выяснилось, что твой Уинч очень богат, ты ведь не захочешь продавать его?
Молли чуть сдвинула бровки.