Дверь открылась. Возник Феррис, взглянувший на гостью не с тем холодным отвращением, какое выказал раньше, при виде Джорджа Финча, а с отцовской симпатией. Окружность его талии была уже неохватна, но Красоту он еще воспринимал.
— Миссис Уоддингтон просила передать, мисс, — сказал он, — что ее вызвали по срочному делу, а потому ваша встреча отменяется.
— Могла бы позвонить! — жалобно воскликнула девушка.
Феррис позволил себе чуть вскинуть бровь, стараясь передать, что, хотя он ей сочувствует, дух преданности запрещает ему критиковать хозяйку.
— Миссис Уоддингтон просила узнать: удобно ли вам, мисс, если она придет к вам завтра, ровно в пять часов?
— Да, удобно.
— Благодарю вас, мисс. Мисс Уоддингтон ожидает вас, сэр. Хамилтон смотрел вслед девушке, которая, дружелюбно кивнув ему, беспечно удалялась из его жизни.
— Кто это, Феррис? — спросил он.
— Не могу сказать, сэр.
— Как, не можете? Вы же ее узнали!
— Нет, сэр. Эту даму я никогда не видел. Но миссис Уоддингтон сказала, что она зайдет в это время, и попросила передать ей сообщение, которое я и передал.
— Разве миссис Уоддингтон не сказала, кто зайдет?
— Сказала, сэр. Одна дама.
— Осел! — крикнул Хамилтон, однако — не вслух. Даже этому сильному человеку недостало на это сил. — Неужели она не назвала ее имени?
— Нет, сэр. Пожалуйста, заходите, и я провожу вас к мисс Уоддингтон. Она в библиотеке.
— Забавно все-таки, что миссис Уоддингтон не сказала, как зовут эту даму.
— Да, сэр. Очень забавно.
— О, Джимми! — воскликнула Молли. — Как мило, что вы зашли!
Хамилтон рассеянно похлопал ее по руке. Слишком занятый своими мыслями, он не заметил, что она назвала его ненавистным именем.
— Со мной произошло нечто поразительное, — признался он.
— И со мной. По-моему, я влюблена.
— Я уделил вопросу самое пристальное внимание, какое возможно в ограниченное время, бывшее в моем распоряжении, — продолжал Хамилтон, — и пришел к выводу, что тоже влюблен.
— Кажется, я влюблена в вашего друга Джорджа Финча.
— А я влюблен… — Хамилтон приостановился, — не знаю в кого. Очаровательная девушка! Просто прелесть! Сначала я заметил ее в автобусе, а потом мы поговорили немножко у дверей. Я вынул пылинку у нее из глаза.
Молли недоверчиво на него взглянула.
— Быть не может! Вы влюбились в девушку, даже не зная, как ее зовут? Вы же всегда говорили, что любовь — чувство разумное.
— Взгляды меняются. Интеллектуальное восприятие не застывает на мертвой точке. Человек склонен развиваться.
— В жизни я так не удивлялась!
— Я и сам удивлен, — признал Хамильтон. — Тем более, что я даже не знаю, как ее зовут, где она живет. Ничего не знаю. Кроме того, что она как будто бы приятельница, во всяком случае, знакомая твоей мачехи.
— А, она знает маму?
— Очевидно. Она пришла к ней.
— Кто только к маме не приходит! Мама — почетный секретарь самых разных обществ.
— Девушка эта среднего роста, поразительно грациозная, с блестящими каштановыми волосами. На ней — репсовый жакет, платье из креп-марокена с плиссированной юбкой и с маленьким воротничком с присборенным рюшем. Шляпка — из тонкой соломки, с репсовой лентой. Лакированные туфельки, шелковые чулки, а глаза — нежно-серые, словно утренний туман, плывущий над волшебным озером. Говорит тебе что-либо это описание?
— Нет, не припоминаю. Судя по вашим словам, она прехорошенькая.
— Так оно и есть. Я смотрел ей в глаза всего минутку, но никогда их не забуду. Они глубже тихих вод.
— Я могу спросить у мамы, кто это.
— Буду крайне признателен. Объясни, что это та, к кому она собирается зайти завтра в пять. И позвони мне, скажи имя и адрес. Ну а теперь, дитя мое, расскажи про себя. Кажется, ты обронила, что тоже влюблена?
— Да! В Джорджа Финча!
— Прекрасный выбор.
— Он — ягненочек!
— Что ж, если хочешь, пусть ягненочек.
— Я попросила вас прийти, чтобы вы посоветовали мне, что делать. Понимаете, маме он не понравился.
— Да, это я понял.
— Она запретила пускать его в дом.
— Так-так…
— Наверное, потому, что у него нет денег.
Хамилтон уже порывался возразить, что денег у Джорджа почти неприличное количество, но прикусил язык. Зачем же рушить девичьи мечтания? Сердце ее Джордж завоевал как романтический бедный художник. Жестоко открывать, что он богат, а художник — хуже не бывает.
— Твоя мачеха односторонне судит о людях, — заметил он.
— А мне безразлично, пусть у него хоть совсем ни гроша. Знаете, когда я выйду замуж, мне достанется то ожерелье, какое отец подарил моей маме. Продам и получу тысячи долларов. Так что все у нас будет в порядке!
— Да, вполне…
— Конечно, я не хочу убегать из дома. Только в самом крайнем случае. Мне хочется, чтобы свадьба была, как положено, — с подружками, тортом, подарками, фотографиями. Ну, все-все чтоб было!
— Естественно.
— Значит, Джордж должен маме понравиться. А теперь, Джимми, дорогой! Мама должна встретиться со своей хироманткой, она же вечно по всяким хиромантам ходит…