Том 9. Письма 1915-1968

Я сижу со своим мечущимся сердцем в Ореанде. Крым в тумане, море зелено-бутылочное, тяжелое. Здесь Леонов, а в Ялте — Арбузов и Шагинян. Не приедете ли Вы? Мы проживем здесь долго, до половины мая. Перечитали всего Тынянова. Как Вы? Где Вы? Что делаете? Как Лидия Николаевна, черкните несколько слов. Из Москвы новости доходят глухо, да и не ждешь приветливых новостей.

Какие планы? Привет всем Вашим, Степанову, Маргарите, когда ее увидите, Льву Александровичу, Наташе!

Вы, должно быть, меня забываете (обычная мнительность стариков). Но я надеюсь напомнить всем о своем существовании очень скоро.

Обнимаю Вас обоих. Татьяна Алексеевна кланяется.

Смоличи, дорогие, родные, мы оказались перед Вами совершенно махровыми свиньями и хамами. Я нахожу для нас слабое оправдание в болезни, я пролежал в больнице с третьим инфарктом и какой-то ишемией (?) — сужением мозговых сосудов, которое мне нужно как мертвому припарки. Теперь все прошло бесследно. Я начал работать. Но в больнице я не мог написать ни строчки, так как вообще не могу писать лежа.

Мой доктор старик Каневский не пускал меня в Италию, боялся «климатического скачка» и оказался прав. Мы выехали из Рима в жару, а в Москву приехали в снег и мороз, и тогда и случилась эта дурацкая ишемия (временная потеря речи). Боюсь только того, что мне запретят ездить, остальное все чепуха. Месяц мы с Татьяной Алексеевной прожили на Капри — действительно лазурном острове, тонущем в средиземноморском воздухе, в запахе пиний й бугенвилий. Это вьющиеся алые цветы, которые падают со скал и с вершин гор целыми Ниагарами.

Старик Горький понимал, что к чему и где лучше всего жить. Жили мы в гостинице «Белый кот» («Гатто бьян-ко») с неслыханной красоты фаянсовыми полами. В маленьком приморском ресторане нас кормили осьминогами (по вкусу как крабы) и фасолью. Перед Капри разворачивалась, как говорится, «роскошная панорама» — Везувия, Сорренто, Помпеи и всяких Амальфи и Кастелямарре и, конечно, Неаполя — самого красивого, грязного и беспорядочного города в мире. Изобретательность неаполитанцев не поддается описанию. В Неаполе стоит американская эскадра.

Когда американские матросы сходят на берег, их ждут толпы отчаянных мальчишек. Каждый мальчишка ведет матроса к «девушке» за 5000 лир, но на первом же перекрестке передают матроса другому мальчишке за 200 лир, тот перепродает матроса третьему тоже за 200 лир. И все эти «продавцы матросов» идут следом, чтобы не упустить при дележке своих двухсот лир. Вы понимаете, что драки не прекращаются, причем итальянцы дерутся очень смешно, — быстро и незаметно, как кошки, дают друг другу пощечины.

В Рим я ездил в качестве гостя Европейского сообщества писателей. Виделись там с Бажаном и его женой.

После Рима я болел, потом меня послали в санаторий Нижняя Ореанда в Крыму, а оттуда мы приехали в наш ялтинский дом отдыха, и тут начал поправляться, должно быть, от некоторого количества хороших людей. Проживем здесь, может быть, еще месяца два. Может быть, приедете, а?

Спасибо, Юра, за Вашу замечательную статью обо мне. Вы меня потрясли и растрогали, и я никак не могу принять на себя те высокие вещи, которые Вы пишете.

Литературную суетню знаете из «Литгазеты» (недоброй памяти).

Здесь беспокойная Мариэтта Шагинян, Арбузов, Маргарита Алигер, приехавшая из Чили (?!), на днях приедет Каверин. Здесь Рыбаков. Если не читали его повесть «Лето в Сосняках», то обязательно прочтите. Очень сильная вещь.

Что пишете? Не пугайтесь автобиографического жанра и воспоминаний, — сейчас это, может быть, нужнее всего.

Алешка начудил и теперь ходит в вечернюю школу и работает наборщиком в типографии Ленинской библиотеки. Постепенно выправляется.

Галка вышла замуж за милого человека — простого и работящего, оформителя книг и художника Медведева…

Завидую вашей жизни в Конче-Заспе, Днепру и рыбной ловле. В Оке рыба пахнет мазутом и одеколоном и быстро дохнет.

Очень иногда хочется в Киев, но доктора не пускают. Когда Вы будете в Москве? Из-за чего сейчас волнуется и о чем заботится Елена?

Привет всем, кто помнит. Как живут Петро Панч и Левада?

Обнимаю крепко Вас и Елену. Таня тоже. И Галка тоже. А Алешка все время вспоминает Конче-Заспу — время своей вольности. Пишите.

Ваш К. Паустовский.

В. А. БОРИСОВОЙ

25 июня 1966 г. Ялта

Дорогой товарищ Борисова, из-за своего проклятого склероза я не смог припомнить Ваше отчество и поэтому пишу так «казенно», — простите меня за это.

Проспект собрания я получил, изучил и принял, о чем я на проспекте сделал соответствующую надпись.