Том 9. Письма 1915-1968

<[…> Только сейчас я остался один и могу спокойно написать тебе письмо. 27-го я поехал (на ужасном автобусе) в Рязанский театр. В театре созвали всех актеров, вызвали представителей газеты, партийного комитета и комсомола, и началось заседание. Длилось оно три часа, мне пришлось много говорить. Актеры — провинциальные, напыщенные, режиссер — старый, усталый от сорокалетней работы человек, которому, очевидно, все надоело до смерти — и спектакли, и актеры, и совещания. Актеры ссорятся. В общем — халтура, они хотят за месяц сделать спектакль, но у них нет даже художника (если не считать рязанского живописца вывесок, который говорит «Еспания»), страшное убожество. На совещании я сидел в пыли, в духоте, в жаре и думал только о том, как бы удрать поскорее в Солотчу. Совещание окончилось в 7 часов, машину они достали только в 9 часов. Домой я приехал в половине одиннадцатого и с наслаждением лег в беседке — в свежести и прохладе, но в 5 часов утра меня разбудили, — приехали на машине из Москвы Дудин, режиссер «Гончих Псов» Казанский (очень милый человек) и долговязый шофер Коля. Нельзя сказать, чтобы я был очень рад их приезду, — было много возни, чтобы их накормить и устроить, мне же хотелось побыть в тишине и одиночестве. После чая взяли удочки и поехали па машине (MI) на Сегден, — ехали всего двадцать минут. Весь день провели на Сегдене и на Черненьком озере. Все трое были в восторге. Поймали полведра окуней. У Зотовых была сенсация, — катали в машине Васю и всю сегденскую детвору. Когда мы уезжали (уже в темноте), Вася прибежал из лесу и притащил для тебя букет вереска, — очень просил, чтобы с ним осторожно обращались. Он очень к нам всем привязан.

Дудин приехал якобы для разговоров о пьесе (говорить, оказалось, не о чем), на самом же деле, чтобы половить рыбу. Я послал с ним тебе в Москву вереск и посылку, — написать не успел, — перед отъездом (они уехали сегодня на рассвете) была страшная спешка, — им сказали, что в Рязани в 6 часов разводят на два часа плашкот, и они собрались буквально в одну минуту. Забыли здесь и рыбу, и громадный арбуз — если Миша приедет завтра (только что Манька притащила твою телеграмму), то мы вдвоем его съедим.

Впервые наш левитановский дворик был осквернен пребыванием автомобиля. Старуха была потрясена и польщена до того, что ни слова мне пе сказала о том, что Дудин сломал сиденье на стуле. Очевидно, появление машины, по мнению старухи, очень подняло ее (старухин) авторитет в Солотче.

Сейчас опять тихо, чисто, и я, когда окончу это письмо, буду писать рассказ <…>

Расцвело несколько белых астр. Черный кот сидит на пороге, моется и кланяется Звэре и Серому. Дивного перевели поближе к бане, — очевидно, старуха уже считает меня его хозяином. Утка нахально кричит в дверях, требует червей.

От Роскина нет ни слова, — когда все-таки он приедет и приедет ли вообще <…>

Твой Па-Пауст.

С.Д. РАЗУМОВСКОЙ

1 августа 1938 г.

Туся, дорогая, я очень хотел написать Вам о Тургеневе, но меня напугал срок и то обстоятельство, что в этой проклятой Солотче нельзя достать ни одного тургеневского тома. Жаль. Но я обязуюсь все новое, что пишу, передавать Вам или целиком, или в отрывках. Только Вам. Я в отчаянии, что подвожу Вас. Спасибо за Кипр, и Левитана, — их удачу я отношу и за Ваш счет. Пишите. Привет Игнатию. Не считайте меня бесчувственной свиньей.

Ваш К. Паустовский.

Роскин нагло утверждает, что Вы брали призы на лодочных гонках.

В. В. НАВАШИНОЙ

13 сентября 1938 г. Солотча

Валюшонок, — что же это ты обещал написать письмо в тот день, когда отправлял письмо Серый, и ничего не прислал? Третьего дня Роскин ходил на почту, — читать газету, — и принес новость о пожаре в Центральном детском театре. Материально это меня не затронет, но вообще неприятно, — сильно задержится премьера. Очевидно, пожар был грандиозный.

Получил телеграмму от ленинградского ТЮЗа (Театра юных зрителей) о том, что Сушкевич разрешил им ставить «Созвездие». Значит, в Ленинграде пьеса пойдет в двух театрах — Реалистическом и Детском.

Мы живем хорошо. Рувим уезжает завтра. Роскин очень мил, и даже Миша с ним примирился. По вечерам Роскин приходит за нами на рыбную ловлю, — вчера пришел на Селянское озеро весь в белом, на обратном пути мы попали под дождь — первый за два с половиной месяца. Сегодня с утра — тоже теплый дождь п замечательный воздух, уже пахнет осенней листвой, по всем дворам поют петухи, цветы ожпли от дождя, а Миша уже ходит по саду и ищет выползков <^…^ Валентина держится в стороне. Рувим очень завял — иногда ходит с нами на рыбную ловлю, но бывает скучен и бесцветен. Дивный заболел — у него громадные раны на обоих ушах, шерсть слезла, он отощал, стал очень жалкий. Заставили старуху повести его к ветеринару. Его лечат, но лечение почти не помогает.

Черный котище начал уже ласкаться и очень понравился Мише с тех пор, как у пас под столом набил морду чужому коту. Вот видишь, какие у нас патриархальные новости. Я работаю — пишу рассказ и наброски для вахтанговской пьесы, Роскин пишет большую статью о МХАТе