Том 9. Письма 1915-1968

На Ай-Петри Гехт потребовал ехать дальше — на Орлиный залет. Проехали по Яйле и теми же буковыми лесами (помнишь?). На залете был очень ясный воздух и масса подснежников. Вернулись все страшно загорелые. Ездил с нами Рыльский — он очень славный, бросил пить. На залете вспомнили Малышкина — стало очень печально. Всю дорогу старик Дерман веселился, как мальчишка, а вечером пришло твое письмо, и я показал ему твою приписку — чтобы обязательно передать ему привет, и он выпил по этому случаю за твое здоровье целый стакан вина. Вчера утром получпл две телеграммы от Лежнева с яросьбой написать «фантастический» (?) рассказ для первомайского номера. На телеграммы я не ответил. Вечером ко мне прибежали из конторы и сказали, что меня срочно вызывает по телефону Москва. Я испугался, думал, что звонит Звэра или Серый, что с кем-нибудь что-нибудь случилось, но звонил, конечно, Лежнев, приставал с рассказом. Разговор длился три минуты — я нарочно кричал, что абсолютно ничего не слышу (хотя слышал прекрасно), а Лежнев надрывался около телефона. Так ничего и не вышло. Получил отчаянное письмо — вопль от Арона — просит рассказ для «Огонька». Рассказа я ему не дам.

На днях поеду с Дерманом на два-три часа в Алушту к Сергееву-Ценскому. Говорят, он очень интересный, по нелюдимый человек

Целую тебя очень. Пошепчи Серяку обо мне что-нибудь хорошее. Поцелуй его. Фунтика не очень наказывайте.

Твой Па.

Прочел «Крошку Доррит», теперь читаю Дневники Миклухи-Маклая.

В. В. НАВАШИНОЙ

20 апреля 1939 г. Ялта

Зверунья, опять нет писем уже давно (три дня) ни от тебя, ни от Серого. Пишите хотя бы по нескольку слов, а то у меня появляются всякие глупые мысли.

Пришла телеграмма из Москвы о том, что мне продлили путевку до 15 мая (почему-то отказали всем, кроме меня), и я сам не знаю как быть. Напиши — приедешь ли ты — тогда я останусь. И напиши, крикунья, сейчас же, потому что теперь билеты надо заказывать за десять дней — очень трудно с отъездом, — чтобы я успел заказать билеты нам обоим (чтобы уехать 15, надо заказать 5 мая).

Сейчас, после жары, опять густой туман несет полосами с гор и бьет туманный колокол — я его очень люблю.

18-го мы ездили в Чуфут-Кале (под Бахчисараем). Ехали через Ай-Петри по прекрасной Бельбекской долине — она вся в цветущих садах. В Чуфут-Кале (это мертвый город древних готтов, выбитый в отвесных скалах) тысячи ящериц бегают по развалинам, и все заросло цветущим терном. Город замечательный — даже Роскин был потрясен и подавлен. В скалах пробиты улицы, площади, арки, склепы, дома и цистерны. Улицы узкие, и в кампях копытами лошадей протоптаны глубокие ямы. Многие улицы вымощены розовым мрамором. Все это в страшном запустении, заросло бурьяном и фиалками. На этих развалинах нас встретили два библейских пастуха и сыграли нам на свирелях «Ах, сердце, как хорошо, что ты такое!». Им дали три рубля, чтобы они перестали йграть Дунаевского и фокстроты, и тогда они сыграли замечательные татарские песни. На обратном пути заезжали в Бахчисарай, были в ханском дворце. Он очень стар, разрушается, но все же прекрасен. Особенно хорош «фонтан слез» — весь зеленый от плесени, — сквозь нее проступает розовый мрамор и из синего каменного глаза каплет, как слезы, ледяная вода. На обратном пути на Ай-Петри уже в темноте попали в страшный ветер, но все обошлось благополучно. Симонов снимал меня на ходу в грузовике, несмотря на тряску, все-таки фотографии вышли. Сзади — Гехт в перевернутой козырьком назад кепке, — он очень милый, но почему-то очень молчаливый и грустный в последние дни.

Дерман веселится. Тоже ездил в Чуфут-Кале. Роскин совсем не работает — играет в теннис (в жилете)…

Приехал Ингебор — живет в туберкулезном санатории. Рассказывал, что говорил с тобой по телефону о Солот^е, и не сказал тебе, что едет в Ялту — тогда он еще об этом не знал. Много ленинградцев — очень чопорных и манерных.

Вот и все мои новости ялтинские. Как Фунтик? Треневы привезли голую злую собачонку с вытаращенными глазами — невероятно противную…

Твой Па.

На Мишку мы зря сердились. Передай ему, что здесь живет старик критик Займовский, большой любитель астрономии, друг Фраермана. Я ему рассказывал о Мише, и он очень просит познакомить его с Мишей в Москве.

Вчера Лавренев поймал в парке громадного, совершенного седого (с белыми иглами) ежа.

Роскин всерьез собирается покупать дом в Крыму.

В. В. НАВАШИНОЙ

23 апреля 1939 г.