Я охотно повиновался теперь заботливым рукам Маданы. Она отсутствовала недолго. Вскоре старуха возвратилась и сказала, что Ингджа скоро придет. Мадана освободила мне руки, и я спросил ее, была ли она в деревне, выразив при этом опасение:
— А если бы тебя увидели? Ты же должна меня охранять!
— О, мужчины все отсутствуют, а женщины, видевшие меня, не подведут нас.
— А где мужчины?
— Ушли в Лизан.
— Зачем?
— Я не спрашивала. Какое мне дело до дел этих мужчин! Может, тебе это скажет Ингджа.
Старуха снова уселась перед дверью. Вскоре она торопливо поднялась и побежала кому-то навстречу. Они о чем-то пошептались перед хижиной, и чья-то тень заслонила вход в жилище. Это была Жемчужина.
Уже с первого взгляда на нее я сказал себе, что ее имя весьма метко. Ей было лет девятнадцать, она была высокая и с таким мускулистым телом, что у нас она, без сомнения, могла бы стать женою правофлангового старой прусской гвардии великанов. Несмотря на это, ее лицо было по-девчоночьи мягким и даже с заметным налетом застенчивости по отношению ко мне.
— Салам, эмир! — поздоровалась она тихим голосом.
— Салам! Ты Ингджа, дочь раиса Шурда?
— Да, господин.
— Прости, что не встал, чтобы приветствовать тебя, но я привязан.
— Я думала, что Мадана освободила тебя на время…
— Только руки.
— А почему не все остальное?
Она тут же наклонилась, чтобы разрезать веревки, однако я сказал:
— Благодарю тебя, милая! Тем не менее я прошу не делать этого, нам потребуется потом слишком много времени, чтобы снова связать меня, если кто-нибудь заявится.
— Мадана мне все рассказала, — продолжала свою речь Ингджа. — Господин, я не позволю, чтобы ты лежал здесь на земле, — ты, эмир с Запада, который ездит по всем странам мира, чтобы испытать приключения!
Это были последствия хвастовства моего маленького хаджи Халефа Омара. Девочка посчитала меня за западного Гаруна аль-Рашида, охотящегося за приключениями.
— Но все же из осторожности ты не будешь ничего такого делать, — отвечал я. — Давай садись рядом со мной и позволь, я задам тебе несколько вопросов.
— Господин, ты слишком добр. Я всего лишь простая девушка, чей отец тебя смертельно оскорбил.
— Может, я его еще и прощу — из-за тебя.
— Не из-за меня, а из-за моей матери, господин. Он не мой отец; первый муж моей мамы умер.
— Бедное дитя! А отчим строг и жесток с тобой?
Ее глаза вспыхнули.
— Строг и жесток? Господин, пусть только попытается вести себя так! Нет, но он презирает свою жену и меня; он не видит и не слышит нас. Он не хочет, чтобы мы его любили, и поэтому… Это не грех, что я проведу тебя к Рух-и-кульяну.
— Когда это произойдет?
— В полночь нужно быть на горе.
— Дух находится в пещере?
— Да. Он всегда там в полночь первого дня каждой второй недели.
— А как узнать, что он там?
— По свече. Ее оставляют перед входом в пещеру и отходят в сторону. Если свеча продолжает гореть, духа нет; если же она гаснет — он там. Затем входят в пещеру, делают три шага и говорят что нужно.
— При наших обстоятельствах можно обращаться к духу?
— К духу можно обращаться при любых обстоятельствах. Его можно о чем-то попросить; можно пожаловаться на другого; можно о чем-либо осведомиться.
— Я полагаю, духи не говорят? Как же узнают, какой ответ дал дух?
— После того как сказали пожелание, подходят к иконе, которая там висит, и ждут некоторое время. Если свеча снова загорится, значит, просьба исполнена, и вскоре после этого, чаще всего уже в следующую ночь, получают ту весть, которую ожидали.
— Что это за икона?
— Там находится высокий столб, на котором укреплена икона Пресвятой Богоматери.
Это меня озадачило, я ведь знал, что халдеи придерживались учения, что Святая Мария родила не Бога, а всего лишь человека по имени Иисус. Таинственный Рух-и-кульян, оказывается, праведный католик!
— Как долго там стоит эта икона? — спросил я.
— Не знаю, но точно дольше, чем я живу.
— И еще никто из курдов или халдеев не сказал, что ее нужно убрать?
— Нет, ибо тогда Рух-и-кульян навсегда пропал бы.
— А этого никто не хочет?
— Никто, господин. Дух совершает благодеяние за благодеянием повсюду. Он делает бедных счастливыми и дает советы богатым; защищает слабых и угрожает сильным; добрые на него надеются, злые дрожат перед ним. Если я попрошу отца освободить тебя, то он только засмеется мне в лицо; если же это ему прикажет дух, он послушается.
— Ты тоже была ночью в пещере?
— Несколько раз. Я просила об одном деле для моей матери и сестры.
— Твою просьбу исполнили?
— Да.
— Кто сказал тебе об этом?
— Вначале это случалось ночью, и я не могла ничего этого видеть; последний раз это случилось, когда ко мне пришла Мара Дуриме. Ее посетил дух и послал ее ко мне.
— Значит, ты знаешь Мару Дуриме?
— Сколько я живу, столько я ее и знаю.
— Она, наверное, часто заходит к вам.
— Да, господин. И тогда я иду вместе с ней на гору собирать травы или мы посещаем больных, которым требуется ее помощь.
— Где она живет?
— Никто не знает этого. Вполне вероятно, у нее вообще нет какого-то определенного места, где она живет. Она в каждом доме желанная гостья.
— Откуда она родом?