— Мутеселлим, может ли ворон, испугавшийся и закричавший во сне, иметь какое-либо отношение к беглецу?
— Эмир, все великолепным образом сходится, — отвечал мутеселлим.
— Нет, не все сходится. На самом деле все так просто и естественно, что я даже пугаюсь скудости и ограниченности твоих мыслей! Мне страшно за тебя! У тебя был ключ, никто не мог выйти наружу, это я уже понял. Я шел вместе с агой домой, к тому же именно по тому переулку, где живет этот человек. Это ты тоже принял к сведению. И на основании рассказа, способного лишь меня оправдать, ты хочешь посадить меня в тюрьму? Я был твоим другом. Я дарил тебе подарки, я сделал так, чтобы макредж, пленение которого сулит тебе признание и благоволение, очутился в твоих руках; я давал тебе лекарство, чтобы порадовать твою душу. И за все это ты собираешься лишь упрятать меня в тюрьму! Мне больше нечего сказать! Я разочаровался в тебе! И кроме того, ты не веришь даже аге арнаутов, хотя тебе известна его верность и ты знаешь, что он будет за тебя до конца, даже если при этом он может потерять свою жизнь.
Селим-ага стал на несколько дюймов выше.
— Да, это так! — горячо заверил он, ударив по сабле и вращая глазами. — Моя жизнь принадлежит тебе, господин. Бери ее!
Больше доказательств не потребовалось, комендант протянул мне руку и попросил:
— Прости, эмир! Ты оправдан, и я не буду обыскивать твою комнату!
…Наконец я покинул коменданта и мог вернуться к своим спутникам. До этого я наткнулся на отделение арнаутов, трусливо расступившихся, чтобы пропустить меня. В двери стояла Мерсина с пылающим от гнева лицом.
— Эмир, где-нибудь было уже что-либо подобное?
— Что именно?
— А то, что мутеселлим приказывает обыскать дом своего собственного аги?
— Этого я поистине не знаю, о ангел этого дома, ведь мне еще ни разу не приходилось быть агой арнаутов.
— А ты знаешь, что они здесь искали?
— Что же?
— Убежавшего араба! Искать беглеца у надзирателя! Вот придет Селим-ага домой, я все ему выскажу, что бы я сделала на его месте.
— Не ругайся на него. У него достаточно проблем и без тебя.
— Что такое?
— Я уезжаю.
— Ты? — Она сделала испуганное лицо.
— Да, я поссорился с мутеселлимом и не хочу жить там, где он повелевает.
— Аллахи, таллахи, валлахи! Господин, останься, я заставлю этого человека обходиться с тобой почтительно.
Я бы не отказался увидеть, как бы она исполнила свое обещание. Но, естественно, она обещала невозможное. Поэтому я поднялся наверх, оставляя Мерсину внизу, с ее возгласами недовольства, походившими на раскаты грома.
Вверху, перед лестницей, меня ждал башибузук.
— Эфенди, я хочу с тобой попрощаться!
— Войди ко мне, прежде чем попрощаться, я хочу тебе заплатить.
— О, эмир, мне уже заплатили.
— Кто?
— Человек с длинным лицом.
— Сколько он тебе дал?
— Вот.
С сияющими от радости глазами он полез в сумку, сплетенную из ремней, и вытащил полную пригоршню серебряных монет.
— Все равно пошли. Если дело обстоит так, то я заплачу тебе за осла.
— Аллах керим, я же его не продаю! — вскричал тот испуганно.
— Ты не понял, я всего лишь хочу заплатить и ему за посильное участие в наших делах.
— Машалла, тогда я иду!
В комнате я дал ему несколько рекомендательных писем и еще немного денег; его радость не знала границ.
— Эмир, у меня еще никогда не было такого хорошего эфенди, как ты. Я хотел бы, чтобы ты был моим капитаном, или майором, или даже полковником! Тогда бы я защищал тебя в бою и так же вдохновенно дрался, как это было тогда, когда я потерял свой нос. Это было в одной большой битве у…
— Оставь это, мой дорогой Ифра. Я убежден в твоей храбрости. Ты был сегодня у мутеселлима?
— Баш-чауш отвел меня к нему, и мне пришлось отвечать на очень много вопросов.
— На какие?
— Нет ли среди нас беглеца. Правда ли, что ты с теми езидами убил много турок; не министр ли ты из Стамбула, и еще на многие, которые я не запомнил.
— Ваш путь, Ифра, ведет вас к Спандаре. Скажи деревенскому старосте, что я сегодня отправляюсь в Гумри и что я уже послал тот подарок бею Гумри. А в Баадри ты навестишь Али-бея, чтобы дополнить то, что расскажет ему Селек.
— Он тоже едет?
— Да. Где сейчас он?
— Около своей лошади.
— Скажи ему, пусть седлает. Я дам ему еще письмо. Теперь прощай, Ифра. Аллах да защитит тебя и твоего осла. Да не забудешь ты никогда, что ему на хвост полагается камень.
Трое моих спутников уже сидели в полной готовности в комнате англичанина. Халеф едва не обнимал меня от радости, англичанин протянул мне руку с таким радостным лицом, что я не сомневался, что он сильно тревожился обо мне.
— Была опасность, сэр? — спросил он.
— Я уже был в той самой камере, из которой я вызволил Амада эль-Гандура.
— А! Роскошное приключение! Быть пленник! Как долго?
— Две минуты.
— Сам обратно сделаться свободным?
— Сам? Расскажу сейчас вам все.
— Само собой разумеется! Well! Хорошая страна здесь! Очень хорошая! Каждый день приключения!
Я рассказал все ему по-английски и затем добавил:
— Через час нам уезжать.
Лицо англичанина вытянулось в вопросительный знак.
— В Гумри, — пояснил я.
— О, здесь было классно, классно! Интересно!