Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Мутеселлим, не забывай, кто я. Это может стоить тебе головы.

— Вы что, не хотите подчиниться, мошенники?! Может, мне вас пристрелить? Селим-ага, приступай!

Тот последовал примеру своего начальника и стоял немного подальше, прижавшись к стене. Естественно, он попал в чертовски неприятное положение, и я решил избавить его от необходимости выбора.

— Ребята, немножко назад, иначе я стреляю.

Я направил ствол пистолета на них, и мне сразу не в кого оказалось стрелять; как быстро, однако, умели передвигаться арнауты! Немного физических упражнений — и вот я уже стою наверху, перед комендантом, держа пистолет прямо перед его лицом.

— Мутеселлим, внизу я не обнаружил никаких следов и улик.

— Аллах-иль-Аллах! Эмир, убери оружие!

То, что у него самого за поясом был пистолет и он мог бы защитить себя, не пришло, видно, ему в голову.

— Только в том случае, если стража поднимется опять наверх. Селим-ага, удали ее!

Ага моментально послушался:

— Убирайтесь и больше не показывайтесь!

Стража молниеносно исчезла наверху.

— Так, теперь и я могу убрать свое оружие. О мутеселлим, в какое позорное дело ты вовлек сам себя! Твоя уловка не удалась, попытка насилием решить дело не дала решающего результата. И вот стоишь ты тут в образе такого бедного грешного, молящего о пощаде. Зачем тебе потребовалось запирать меня в камере?

— Чтобы провести в твоем доме обыск.

— А что, мне нельзя было при этом присутствовать?

— Ты бы оказал сопротивление.

— Вот как, значит, ты считаешься со мною, даже опасаешься, — приятно слышать! А ты не подумал, что и остальные бы мои спутники оказали сопротивление?

— Ты был самым опасным, со всеми остальными мы бы справились в два счета.

— Ошибаешься, мутеселлим. Я самый добрый по сравнению с ними. Мой хаджи Халеф Омар — герой, а хаджи Линдсей-бей прямо-таки чудовище во гневе, ну а третий, которого ты еще не видел, страшнее их обоих. Ты бы не ушел от них живым! Сколько времени, по-твоему, провел бы я в этой тюрьме?

— До тех пор, пока я тебя не освободил бы.

— Серьезно? Взгляни на это оружие и мешочек с пулями. Я бы без особого труда прострелил петли дверей и через две минуты был бы уже на свободе. И уже при первом выстреле сюда поспешили бы мои люди, узнав по выстрелам, что я в беде, и желая мне помочь.

— Они не вошли бы.

— Ключом к запертой двери может быть и оружейная пуля. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Я указал на маленькое оконце, сквозь которое можно было бы наслаждаться голубым небом; теперь же там вырисовывалась фигура с оружием в руках, одетая в черно-красную клетку; кто-то внимательно наблюдал за тюрьмой!

— Тебе знаком этот человек?

— Хаджи Линдсей-бей!

— Точно. Он стоит на крыше и ждет условного знака. Мутеселлим, ты на волосок от смерти. Что ты имеешь против меня?

— Ты освободил араба?

— Кто это сказал?

— У меня есть свидетели.

— И ты меня осмелишься посадить в тюрьму меня, эфенди и бея, человека, стоящего выше тебя по рангу, человека, у которого есть бу-джерульди самого падишаха? Человека, доказывавшего тебе уже много раз, что он обладает силой и мужеством защитить себя, что он никого не боится?

— Да, ты никого не боишься, и именно поэтому я хотел посадить тебя сюда, пока я не обыщу твою квартиру.

— Ты можешь ее обыскать и в моем присутствии.

— Нет, господин, я не буду делать этого. Для этого я уже послал своих людей.

Вот как, значит, получается, я испугал коменданта, и он все хочет сделать руками солдат.

— Я тебе позволю сделать даже это! Но при одном условии: чтобы никто ничего не заметил. Твои люди могут перерыть все там, заглядывать во все уголки — я не против. Вот видишь, мутеселлим, тебе вовсе не нужно было запрятывать меня в тюрьму.

— Этого я не знал.

— Твоей грубейшей ошибкой было то, что ты подумал, будто я слепой котенок и меня можно без проблем посадить в тюрьму. Не делай этого еще раз, я говорю тебе: ты был на волосок от смерти.

— Но, эмир, если мы обнаружим у тебя в доме беглеца, то мне все-таки придется приказать схватить и тебя.

— Тогда я не буду сопротивляться.

— И еще, я не могу сейчас отпустить тебя домой.

— Почему?

— Я должен быть уверенным, что ты не прикажешь своим спутникам перепрятать беглеца.

— Хорошо. Но тогда мои спутники не допустят обыска моей квартиры. Напротив, они подстрелят каждого, кто только приблизится к моему жилищу.

— Ну, тогда напиши им записку, чтобы они разрешили нам это сделать.

— Пожалуйста. Селим-ага может тотчас же отнести записку домой.

— Нет, только не он.

— Почему?

— Не исключено, что он обо всем знает и предупредит.

— О, ага тебе так предан и верен, что не проронит ни словечка о заключенных, ничего и никому не скажет, не правда ли, Селим-ага?

— Господин, — сказал он своему начальнику, — клянусь тебе, что ничегошеньки не знаю, а также уверяю, что эфенди не несет никакой вины за происшедшее.

— В последнем тебе не нужно клясться, то, что ты сказал раньше, радует мою душу, успокаивая ее. Эмир, пошли ко мне, и мы обсудим кое-какие дела. Я устрою очную ставку, я представлю тебя двум обвинителям.

— Теперь и я этого хочу.

— Одного ты можешь прямо сейчас услышать.

— Кто он?