Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Арнаут, который из-за тебя попал в тюрьму.

— А! Тот самый!

— Да. Я сегодня с утра еще раз обыскал все камеры и поспрашивал, не заметили они сегодня ночью чего-нибудь подозрительного. Я зашел и к нему и услышал такое, что может тебе весьма повредить.

— Он жаждет мести! Не лучше было бы послать одного из стражников ко мне на квартиру? Если я напишу письмо, может вкрасться какая-нибудь ошибка, а то еще мои спутники подумают, что его написал не я…

— Стражнику они тем более не будут доверять.

— Лучше сделаем так: пусть этот человек приведет с собою моего слугу, который удостоверится, что я сам дал разрешение обыскать мою квартиру.

— Ты поговоришь с ним в моем присутствии?

— Да.

— Тогда его сейчас приведут.

Он подозвал к себе арнаута и отдал соответствующий приказ. Селиму-аге пришлось еще открывать темницу, где сидел бывший хавас англичанина.

— Встать! — повелел ему мутеселлим. — И точно, без лжи, отвечай! Ты еще продолжаешь настаивать на сказанном тобою сегодня?

— Да.

— Повтори.

— Человек, которого ты назвал хаджи Линдсеем-беем, — инглис. Он нашел меня и одного толмача из Мосула, и вот этому толмачу он рассказал, что ищет человека, который в свою очередь разыскивает одного заключенного и намеревается его освободить.

Значит, мистер англичанин все-таки проговорился.

— Он назвал этого человека? — спросил я арнаута.

— Нет.

— Сообщил ли он толмачу имя человека, которого намереваются освободить?

— Нет.

— И место, где находится заключенный, тоже нет?

— Нет.

— Мутеселлим, может ли этот человек сказать еще что-нибудь?

— Это все.

— Нет, это далеко не все. Селим-ага, уведи этого человека. О, мутеселлим, ты на самом деле такой великий дипломат, что я в Стамбуле не премину сообщить о твоих заслугах! Тогда там постараются дать тебе надлежащее, по уму и сообразительности, место. Может, даже назначат вице-королем Багдада. А теперь слушай. Хаджи Линдсей-бей хочет найти какого-то человека. Он говорил про меня? Этот человек, по словам арнаута, хочет освободить одного заключенного. Он что, говорил, что это именно твой заключенный? И еще. Станет ли англичанин отправляться в путь из своего далекого города, до которого не меньше ста дней езды на верблюде, на поиски какого-то араба? Ведь до этого он вообще ни одного не видел.

— Но ты же друг Амада эль-Гандура.

— Говорю тебе, я не видел его никогда прежде, пока мы не зашли в твою тюрьму! Хаджи Линдсей-бей не знает турецкого, и арабского тоже, а его толмач мог не очень хорошо изъясняться по-английски. Кто знает, что услышал этот мужчина и как понял. Может быть, хаджи рассказывал ему какую-нибудь сказку.

— Но он же не говорит!

— Тогда ему еще можно было говорить. Он еще не давал обета.

— Тогда пошли. Я тебе покажу еще одного свидетеля.

В дверь постучали, и арнаут впустил Халефа, которому я сообщил, что не имею ничего против обыска в доме, и добавил:

— Я докажу мутеселлиму, что я его друг. Пусть люди осмотрят весь-весь дом, пусть не останется ни одного места, которого они бы не видели. Ну, иди теперь!

— А ты?

— Я к мутеселлиму.

— Скоро придешь?

— Еще не знаю.

— За один час можно много сделать, много о чем поговорить. Если ты за это время не вернешься, мы придем сами за тобой.

Халеф ушел, и у коменданта появились нотки сомнения. Мой маленький, мужественный Халеф показался ему опасным и внушительным. В приемной его селамлыка томились слуги и чиновники. Комендант подозвал знаком одного из них, и он вошел к нам. Мы уселись, но мне, однако, не дали трубки.

— Вот тебе этот человек! — указал мутеселлим на вошедшего чиновника.

— Кто это?

— Он тебя видел.

— Где?

— На улице возле тюрьмы. Ибрахим, расскажи ему все.

Чиновник между тем уже понял, что я еще не арестован, и, бросив на меня недоверчивый взгляд, рассказал:

— Я шел от дворца, господин. Уже было темно, когда я открывал свою дверь. Только хотел ее закрыть за собой, как послышались торопливые шаги; я пригляделся и увидел двоих очень быстро идущих мужчин: один тащил за собою другого, с трудом хватающего воздух от усталости. За углом они исчезли, и я тут же услышал, как вскрикнул ворон.

— Ты узнал обоих?

— Только этого, эфенди. Хоть и было темно, но по его фигуре я догадался, что это именно он.

— А как выглядел другой?

— Он был меньше ростом.

— Они тебя видели?

— Нет, я же стоял за дверью.

— Можешь идти! Ну, эмир, что ты сейчас скажешь!

— Я же целый вечер провел с тобой.

— Тебя не было несколько минут, пока ты ходил, чтобы взять лампу у стражников. За эти минуты, как мне думается, ты и увел заключенного, причем сделал все это так поспешно, что мы ничего и не заметили.

Я засмеялся.

— О, мутеселлим, когда же ты научишься искусству дипломатии! Я думаю, что тебе нужно дать еще укрепляющего. Можно мне спросить тебя?

— Говори.

— У кого был ключ от внешней двери тюрьмы?

— У меня.

— Мог ли я сам войти, если бы я захотел?

— Нет, — помедлив, ответил он.

— С кем я пошел домой?

— С Селимом-агой.

— Он выше или ниже меня?

— Ниже.

— И теперь, Селим, я задаю вопрос тебе: мы плелись как улитки или шли быстро?

— Быстро, — ответил ага.

— Мы держались друг за друга или нет?

— Держались.