Том 9. Преображение России

— И стреляет по третьему разряду, — добавила Наталья Львовна, напомнив тем Дивееву о его выстрелах в Илью Лепетова на Симферопольском вокзале, от которых Лепетов, разбивший его (а также ее) жизнь, пострадал в сущности очень мало, — выздоровел через месяц.

Алексей Иваныч поглядел вскользь на Макухина и на полковника и остановил взгляд на Наталье Львовне. Взгляд этот был сложный и довольно долгий. Наконец, он сказал то, что могло быть понятным только ей одной:

— Мне кажется, что мать Ильи была немка, а?

— Не знаю… Почему вам это кажется? — спросила Наталья Львовна.

— Не знаю, почему именно, а только я думаю над этим теперь часто, и мне все больше так кажется: полунемец, да?.. И больше немец, чем русский. В нем именно русского-то и очень мало, — факт!

— По-немецки, правда, он говорил хорошо, — начала припоминать Наталья Львовна, — однако что же из этого следует? Мало ли кто из русских хорошо говорит по-немецки?

— А я теперь возненавидел все немецкое, — очень оживился Алексей Иваныч от этих ее слов, — и немецкий язык тоже, и каждый немец теперь стал мой враг!

— Эх, мысли у вас, Алексей Иваныч! — крякнул и вставил свое слово полковник. — Вы бы их гнали куда-нибудь подальше, эти свои мысли! На кой они вам черт, а? Это я вам вполне искренне говорю! А что касается поступления на службу, то посудите сами, ведь вас могут в какую-то там, новую совсем, — при мне, пока я служил на действительной, таких не было, — школу прапорщиков отправить, вот что я вам скажу!

— Очень хорошо! — повернувшись к нему, отозвался Алексей Иваныч.

— Ничего хорошего! Во-первых, торчать вы там будете целый год, а война может окончиться через полгода.

— А зачем же меня будут там держать, когда война окончится? — осведомился Алексей Иваныч.

— Как же так зачем? Прапорщика из вас надо же будет сделать или нет? — удивился его непониманию Добычин. — На будущее время пригодитесь: призовут, чуть что еще война откроется.

— С кем же еще может быть у нас война в скором времени?

— Да уж так, с кем придется, — сказал полковник.

— Нет, с кем придется мне совсем не нужно, а только с немцами. Немец — это не мой и не ваш только враг; это — Враг с большой буквы.

— Да, конечно, — отходчиво согласился с ним полковник, взялся было снова за графинчик, но, подумав, отставил его к сторонке, вздохнул и сказал то, что, по-видимому, внезапно пришло ему в голову: — Прапорщики теперь тоже вполне приличное жалованье получают… Вообще война эта — пускай даже она только полгода всего протянется — в о-очень большую копеечку нашему правительству вскочит!

В это время кухарка Макухиных, подававшая второе блюдо — жареного гуся с гречневой кашей и помидорами, обратилась к полковнику:

— Человек там этот до вас пришел…

Кухарка, — ее звали Мотря, — имела суровый вид, пожалуй даже надменный.

Бывают такие старухи, что о них не скажешь уверенно, умели ли они когда-нибудь улыбаться; брови вниз, на глаза, и все лицо, как давно уж высеченное из камня цвета песчаника, только потверже, и каждая морщинка проведена искуснейшим резцом.

Старуха жилистая, сильная; жила когда-то своим домком, и вот пришлось теперь жить у людей, на людей готовить, и того именно, что пришлось так, ни за что этим людям простить не хочет она, и каковы бы ни были они сами по себе, никаких в них достоинств не видит, хотя бы были они, например, полковники и не моложе ее годами, все равно у них в доме все кажется ей не по ее, и всю бы посуду тут она бы перебила, и всю бы плиту на кухне разметала, и уж наговорила бы им, своим хозяевам, если бы только дана была ей на то воля!

Человек этот приходил уже не раз, но запомнить, кто он такой, она не считала нужным, и не столько сам полковник, сколько Макухин спросил ее:

— Какой человек? Не Полезнов ли? В пиджаке сером…

А Мотря ответила ворчливо, глядя не на него, а на слепую:

— Не знаю, сколько он полезный, а в пинжаку.

Макухин тут же поднялся и вышел из столовой.

С Полезновым, с приказчиком сперва мучного лабаза, потом бакалейного магазина купца Табунова, Макухин перед самой войной вошел было в компанию — по части отправки пшеницы за границу. Война опрокинула это почти уже налаженное дело, но явилась для Полезнова возможность взять на себя поставку овса для лошадей дружины, в которой заведовал хозяйством полковник, а потом день за днем к нему перешла поставка овса и на другие дружины (всего в бригаде их было шесть), а в 75-ю он же взялся поставлять и муку для выпечки хлеба. Могли бы дать ему и поставку мяса, но это уж требовало больших хлопот, и за это Полезнов не взялся.

Часть денег, на которые он орудовал, была дана ему Макухиным, так что Макухин, и будучи призван, остался все же его компаньоном. И он пошел, чтобы с ним наедине поговорить о делах, — не при жене, даже не при теще, — а потом уж привести его в столовую, и то, если он сам этого захочет, то есть если имеет на это время: как деловой человек сам, Макухин умел ценить время компаньона, точно свое собственное.