Том 9. Преображение России

Белокожая, к тому же и щедро напудренная, с обильными волосами, блестевшими тусклым золотом, в завитках, Эрна, по-видимому, настолько уже привыкла к замечаниям своего мужа, что не обратила внимания и на это, а продолжала изучающе переводить несколько излишне выпуклые глаза со старого Куна на его портрет.

— Да, конечно, он бывает и таким, — расстановисто проговорила старуха, хотя к ней никто не обращался, — но больше он бывает другой…

Она сказала это будто про себя, но Сыромолотов быстро повернул к ней голову и сказал со всею серьезностью, на какую был способен:

— Портрет только еще начат, и судить о нем пока еще нельзя.

— Но зато можно себе представить, что это будет такое, когда он будет окончен! — подхватил Людвиг и добавил, не меняя восхищенного выражения: — Мы все очень просим, Алексей Фомич, отобедать с нами.

— О-о, благодарствую, я… я всегда обедаю у себя дома, — поспешил отказаться Сыромолотов; но оказалось, что отказаться от обеда у Кунов было не так легко.

— Я уже поставила на стол вам прибор, — строго сказала старуха.

— Может быть, вы не желаете видеть меня за столом вместе с вами? — кокетливо спросила Эрна.

— Мы вас угостим хорошим старым вином, — придвинувшись к нему вплотную, сказал вполголоса, точно поведал тайну, старый Кун.

Сыромолотов в ответ на все это радушие пробормотал было, что дома его будут ждать к обеду, но видел и сам, что довод этот неубедителен, так как Людвигу Куну известно было, что он несемейный, что дома у него только экономка…

Не нашлось достаточных причин, чтобы отказаться: неудобным показалось уйти из дома, где никто пока не был ему противен, где его уход могли бы, пожалуй, счесть за обиду. Кроме того, ему представилась возможность наблюдать свою «натуру» не в воображаемой только, а действительно в семейной обстановке, за столом, где Кун должен был распуститься, как цветок перед утренним солнцем, всеми лепестками своего венчика, тем более что на столе будет бутылка с «хорошим старым вином».

И Сыромолотов, закрыв ящик, вместе со всеми вошел в столовую, где длинный стол был уже уставлен приборами.

Это была обширная комната, украшенная не только большим резным дубовым буфетом, но и сервантом, тоже дубовым и с тою же резьбой. На это не мог не обратить внимания Сыромолотов, как художник, но, беглым взглядом окинув всю столовую, он заметил также и два портрета-олеографии: один весьма знакомый — императора Николая II, поясной, в натуральную величину, в рамке из бронзированного багета; другой, на противоположной стене, гораздо меньший по размерам и менее знакомый, в скромной рамке из черного багета, оказался, когда присмотрелся к нему Сыромолотов, Вильгельмом II, императором Германии; Николай был без головного убора, Вильгельм в каске.

Как ни странным показалось Сыромолотову, что на обеденный стол Кунов с двух противоположных стен глядели владыки двух соседних монархий, но он воздержался от вопросов о том, что было принято в этом гостеприимном доме.

Однако тень недоумения, скользнувшая по его лицу, была подмечена, очевидно, Людвигом, иначе зачем бы вдруг сказал он ему очень подчеркнуто, кивнув при этом на своего гостя:

— Мы с моим другом Тольбергом состоим членами «Союза русского народа».

— Вот как!.. Скажите, пожалуйста! — отозвался на это Сыромолотов тоном большого изумления, однако не нашелся ничего к этому добавить и сел на тот стул, какой предложил ему так явно к нему расположенный молодой Кун, севший с ним рядом.

Как бы задавшись целью сразу разъяснить художнику, с кем именно сидит он теперь за одним столом, Людвиг продолжал торопливо:

— Мой друг Тольберг есть вместе с тем и мой товарищ по школьной скамье: мы с ним учились не только в электротехническом институте, но даже и за границей, а практически мы работали на предприятиях Симменс — Гальске… И мы с ним дали святую клятву в своей области сделать для своей родины, для России, все! Все, что будет только в наших силах, и мы сделаем!.. Это же ведь как раз такая область, в которой Россия отстала, ай-ай-ай, как отстала… Так, что даже и сравнивать с Германией, например, нельзя.

Сыромолотов посажен был так, что ему одинаково были видны портреты обоих монархов, и он мог, иногда взглядывая на них, сравнивать одного с другим. В то же время и оба друга-электрика тоже были перед ним, один справа, другой слева, и их желание осчастливить и осветить Россию так и блистало в каждом их взгляде.

— Россия отстала, да, это совершенно верно, — сказал он, — но отстала она, быть может, по причине того, что велика очень, не так ли?

— Нет, прошу меня извинить, не так, — решительно возразил теперь уже не Людвиг Кун, а Тольберг. — Россию можно рассматривать как метрополию плюс колонии на одном сплошном материке. О том, что отстала азиатская часть, мы не говорим, — это колония, но ведь европейская часть России могла бы идти вровень с остальной Европой, — вы согласны?

— Если бы не монгольское иго, она и шла бы вровень, — ответил Сыромолотов, принимая из рук Людвига переданную ему тарелку супа.