Том 9. Рассказы. Капкан

Эванс был в полицейском мундире, в форменной шляпе с широкими полями, приколотыми с одного бока к тулье, как у австралийского кавалериста, — молодой крепыш с круто вьющимися желтыми волосами, большим добродушным ртом и неизменной усмешкой, особенно широкой в те минуты, когда он, крадучись, подбирался сквозь густой кустарник к бревенчатой хижине, в которой забаррикадировался какой-нибудь убийца.

Он взбежал на берег, пожал руку Джо, Ральфу, весело протараторил: «Пьянка, да? Мне можно? Рад познакомиться, Прескотт. Слышал, что вы здесь», — и устремился к дому, где его встретили в дверях поцелуями, на которые Элверна, по-видимому, никогда не скупилась.

— Откуда он мог узнать, что я здесь, — поразился Ральф. — Телеграфа нет…

— На Севере двух шагов не пройдешь, чтобы тебя не увидели, — сказал Джо. — Ты будешь думать, что… К примеру, ты совершил преступление. Ты уходишь и уверен, что спрятал концы в воду. А за твоей лодкой с берега наблюдает индеец, и он при первой возможности расскажет о тебе другому индейцу. Тут за всеми нами идет непрерывная слежка. Глушь? Безлюдье? Как бы не так! У каждого обгорелого пня — глаза и уши. Гляди — докажу. Кудрявый!

— Чего? — гаркнул Кудрявый, все еще увлеченно любезничая с Элверной в дверях коттеджа.

— Где сейчас этот тип Вудбери — белый, с которым Прескотт был раньше?

— Один чиппева с Реки Духов говорил, что Вудбери вчера вечером стоял биваком на реке Малый Мокасин. Курс держит на озеро Солферино.

Ральфа охватило такое чувство, будто из глубины зеленого и ласкового бора за ним со всех сторон следят исподтишка враждебные, недобрые глаза; припомнились сторожкие, потаенные шаги в ночи, и снова стало не по себе.

Ну, а потом, в вихре «лихой попойки» (как сказали бы Элверна, Кудрявый и Папаша Бак), тайные соглядатаи, а с ними и все тревоги вылетели у него из головы.

К шести часам — иными словами, к ужину — все, кроме Джо и Ральфа, изрядно захмелели. Элверна определенно не являла собою исключения, Эванс — тоже. Правда, ни та, ни другой не опрокинули в себя столько рюмок лютого зелья, как Па Бак, Иган и Реншу, но и они выпили достаточно, чтобы впасть в меланхолический экстаз, свойственный пьяницам романтического склада. Элверна и Кудрявый сосредоточенно кружились в вальсе по гостиной — круг, другой, третий — под пластинку «В три часа утра», пущенную так медленно, что она напоминала похоронный марш. Остальные сидели в кухне и, страстно убеждая друг друга неведомо в чем, грохали кулаками по столу и твердили: «Я тебе вот что скажу-понял? Нет, ты послушай, что я тебе скажу», — так и не в силах поведать миру ту неоценимую истину, которую им не терпелось высказать.

Джо, лениво откинувшись на спинку стула, не спеша потягивал слабенький виски с содовой и беседовал с Ральфом. Сквозь гам и сумятицу слова его долетали до Ральфа, как чайки сквозь туман, — застенчивые признания в любви к Северу и всему, что с ним связано.

— Уехать из здешних мест и устроиться на работу в городе — это мне нож острый, — вздохнул Джо. — А поторгуешь еще немного себе в убыток — очень даже может быть, что и придется.

В третий раз с тех пор, как они встретились, Ральф попытался под каким-нибудь предлогом заговорить о плате за свой пансион — и не смог. Он знал, что для Джо это было бы оскорбление не менее тяжкое, чем для старозаветного плантатора-южанина.

— Конечно, — говорил Джо, — можно бы снова сунуться в трапперы, если совсем прогорю. Да только теперь, как посидишь неделю-другую в снегах — так скрутит ревматизм. Но все же… Эх, Ральф, выбраться бы тебе со мной хоть на недельку, когда поеду зимой скупать меха!

Ральф слушал медлительную речь Джо, и перед его глазами вставала огромная белая неведомая земля. В бездонной тьме над темными бескрайними лесами — искристые мерцающие полосы северного сияния. Колючие звезды зимней ночи. Радость ослабевшего от голода скупщика мехов при виде желтых огоньков вдалеке, у скованной льдом, заснеженной реки. Яростное полуденное солнце, и под ним, точно алмазные россыпи, — замерзшая тундра.

— Поглядел бы своими глазами. Всегда обидно, когда вокруг красотища, а поделиться ею не с кем.

Элверну Джо, казалось, вовсе не замечал. Трудно было представить себе, чтобы от взгляда этого человека могла укрыться хоть самая малость, однако сейчас он невозмутимо продолжал рассказывать о медведях и лосях, об индейцах, доведенных до отчаяния голодом, а Элверна тем временем веселилась напропалую. Эванс, Стромберг, Иган, Реншу — все наперебой оспаривали честь танцевать с нею; а когда эти дюжие молодцы о чем-нибудь спорили, они начинали самым нелестным образом поминать родителей друг друга, причем так, что слышно было даже на острове Синий Нос.

Элверна нашла выход из положения: пустилась танцевать сразу с двумя, обхватив одного справа, другого слева, хихикая при каждом старательном тройственном пируэте и награждая обоих партнеров поцелуем, когда ее перехватывала вторая пара бравых кавалеров. А разбитый патефон заунывно выводил все одно и то же: «Я но-о-очь напролет танцева-аа-ала».