Томъ четвертый. Скитанія

Плоская японская шампунка, проворно пробираясь среди безчисленныхъ баржъ и лодокъ, загромождавшихъ гавань, везла насъ къ берегу. Гребецъ стоялъ на кормѣ и проворно вилялъ изъ стороны въ сторону страннымъ кормовымъ весломъ, горбатымъ посрединѣ и ложкообразно выдолбленнымъ у лопасти. Вмѣсто всякой одежды онъ былъ только перепоясанъ узкимъ синимъ полотенцемъ, и его коричневое тѣло, мокрое отъ пота, блестѣло на солнцѣ, какъ вылитое изъ гладкой бронзы. Широкая радуга залива была переполнена шкунами и пароходами. Паровые катера сновали взадъ и впередъ, огромныя баржи, высоко нагруженныя тюками и бочками, тяжело отходили отъ мелководной пристани, сотни шампунокъ и шаландъ шныряли между судами. Пароходовъ было больше сорока. Они принадлежали десятку различныхъ компаній (почти всегда съ небольшой субсидіей отъ правительства) и занимались перевозкой пассажировъ и грузовъ между многочисленными городами и селами, разсѣянными по побережью. Вся Японія живетъ на морскомъ берегу, и сообщеніе производится почти исключительно водою. Поэтому неудивительно, что дѣла хватало всѣмъ. Съ сѣвернаго острова Хокайдо шелъ уголь, металлы, лѣсъ; съ Сахалина и Курильскихъ острововъ — соленая рыба, одинъ изъ главныхъ элементовъ японскаго народнаго питанія; съ юга — мануфактура, желѣзныя издѣлія, рисъ. Я, однако, не предполагалъ, чтобы въ этомъ отдаленномъ углу сѣверной Японіи было такое оживленное торговое движеніе. Русскій Владивостокъ, лежащій прямо черезъ море въ какихъ-нибудь трехстахъ миляхъ къ западу, никоимъ образомъ не могъ сравниться съ этимъ бойкимъ японскимъ городомъ, который даже не составляетъ столицы острова Хокайдо. Кстати сказать, въ школьныхъ географіяхъ островъ Хокайдо почему-то называется стариннымъ именемъ Іесо.

Черезъ нѣсколько минутъ мы стояли на берегу, окруженные джинрикшами, наперерывъ предлагавшими свои услуги. Невзрачный таможенный чиновникъ, маленькій, какъ всѣ японцы, съ форменными пуговицами на платьѣ европейскаго покроя, но съ раскосыми монгольскими глазами, тотчасъ же отогналъ ихъ въ сторону и велѣлъ внести наши вещи въ таможню. Я невольно вспомнилъ, какъ въ прошломъ году во Владивостокѣ, когда мы съѣзжали на берегъ съ иностраннаго парохода, береговой солдатъ разгонялъ китайскихъ лодочниковъ просто длиннымъ кнутомъ, а они даже не обижались и только скалили зубы, когда которому-нибудь попадало половчѣе. Японецъ, по крайней мѣрѣ, не употреблялъ жестовъ для вразумленія.

Начался осмотръ. Я попробовалъ объяснить, что мы ѣдемъ съ сѣвера и направляемся черезъ Хакодате прямо во Владивостокъ, но изъ этого ничего не вышло.

— Хорошо, хорошо! — отвѣчалъ чиновникъ на всѣ мои уговоры. — Развяжите вещи! Я хочу заглянуть въ самое нутро.

Онъ говорилъ по-англійски неувѣренно, съ большими запинками и паузами, очевидно, припоминая вокабулы, которымъ его обучали въ спеціальной школѣ. Знаніе англійскаго языка обязательно для японскихъ чиновниковъ; тѣмъ не менѣе, найти человѣка, говорящаго сносно по-англійски, довольно трудно, особенно на западномъ берегу, мало посѣщаемомъ иностранцами. Я попробовалъ обратиться къ помощи другого таможеннаго чиновника, бывшаго моимъ спутникомъ на пароходѣ и говорившаго немного по-русски, но онъ рѣшительно отказался вступиться.

— Нельзя! — внушительно объяснилъ онъ мнѣ. — Европейскій законъ, японскій законъ — все равно!

Такимъ образомъ, пожитки наши были перерыты кверху дномъ самымъ основательнымъ образомъ. Японскіе чиновники вытаскивали бѣлье съ самаго дна чемодановъ, со скромнымъ и сосредоточеннымъ видомъ. Повидимому, они дѣйствительно были не чужды желанія показать иностраннымъ гостямъ, что японскіе таможенные порядки могутъ быть такъ же грубы, какъ и европейскіе. Я вспомнилъ свои разговоры съ господиномъ Кураокой во время шестидневнаго плаванія изъ Петропавловска въ Хакодате. Какъ разъ въ это время на Сандвичевыхъ островахъ произошелъ непріятный инцидентъ съ японскими дамами при таможенномъ осмотрѣ, благодаря необычайной грубости американскихъ чиновниковъ, и японское правительство даже сдѣлало по этому поводу запросъ въ Вашингтонѣ. Господинъ Кураока съ чрезвычайной горечью разсказывалъ мнѣ объ этомъ инцидентѣ и, не умѣя выразить своихъ чувствъ достаточно сильно на русскомъ языкѣ, показалъ мнѣ статью, написанную однимъ интеллигентнымъ японцемъ въ англійской газетѣ, издающейся въ Кобе.

«Насъ считаютъ въ Европѣ кроткимъ племенемъ! — гласила статья. — Не знаю, почему?.. Фигура японскаго самураи (дворянина) никогда не отличалась кротостью. Мы, однако, вполнѣ готовы доказать Европѣ и всему цивилизованному міру безъ всякихъ шутокъ, что мы хотимъ занять мѣсто въ концертѣ великихъ державъ»…