Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Молодой человѣкъ въ европейскомъ костюмѣ назвался товарищемъ редактора популярной газеты «Сури Срафиль» — (Ангелъ съ трубой). Другіе называли его самымъ острымъ изъ современныхъ журналистовъ Персіи. Молодой журналистъ недурно говорилъ по-французски. Онъ учился въ Тегеранѣ въ дипломатической школѣ и долженъ былъ стать аташе при посольствѣ, но вмѣсто этого вмѣшался въ революцію. Свои статьи онъ подписывалъ именемъ Даху — «Землекопъ». Редакторъ «Сури Срафиль» былъ схваченъ и повѣшенъ въ тюрьмѣ. За голову «Землекопа» шахъ назначилъ награду — 1,500 золотыхъ тумановъ. Не мудрено, что бѣдный «Землекопъ» поспѣшилъ убраться подальше изъ Персіи. «Землекопъ» разсказалъ мнѣ, что во время революціи политическая пресса въ Персіи достигла значительнаго развитія. До того времени одна персидская политическая газета издавалась въ Индіи въ Калькуттѣ. Ее перевозили моремъ. Она издается до сихъ поръ. Но во время революціи второе изданіе ея выходило ежедневно въ Тегеранѣ.

— Какія причины вызвали персидскую революцію? — спросилъ я «Землекопа».

— Деспотизмъ, — коротко отвѣтилъ «Землекопъ».

— Вы же терпѣли тысячу лѣтъ, — напомнилъ я.

— Развѣ мы не люди? — горячо заговорилъ Таги-Заде. — Развѣ у насъ головы другія? Когда раскрылись наши глаза, то мы видимъ. Теперь до 6,000 персидской молодежи учится въ разныхъ школахъ въ Европѣ. Шахъ Насръ-Эддинъ понималъ, какъ это опасно. Онъ запрещалъ молодымъ людямъ ѣздить въ Европу…

— Какіе классы персидскаго народа стоятъ за старый строй? — спросилъ я. Таги-Заде сталъ разсказывать.

Крупные землевладѣльцы стоятъ за старый строй. Въ Персіи земельныя отношенія напоминаютъ крѣпостное право. Прежде въ патріархальныя времена помѣщики брали съ крестьянъ три десятыхъ съ урожая. Теперь помѣщики жаждутъ роскоши и берутъ, что могутъ, до девяти десятыхъ всего урожая.

— Успѣлъ ли меджлисъ издать какіе-нибудь законы въ пользу крестьянъ?

— Хотѣлъ, но не успѣлъ. Но многія злоупотребленія были прекращены по требованію крестьянъ. Противъ конституціи вооружались крупные чиновники, — сказалъ Таги-Заде. — Изъ-за взятокъ. Во время меджлиса жители городовъ перестали давать поборы правителямъ.

— Всѣ мелкіе люди были за конституцію, — говорилъ тавризскій депутатъ, — ремесленники, торговцы, даже нищіе у мечетей. Крупные купцы и всѣ образованные люди — тоже. Безъ конституціи Персія должна погибнуть.

— Весь народъ стоялъ за конституцію, — сказалъ я, — почему же вы ее потеряли?

— Мы были противъ насилія, — горячо заговорилъ Таги-Заде, — если бы мы призвали къ насилію, могли бы въ два часа разрушить, что созидалось тысячу лѣтъ. Шахъ называлъ насъ передъ Европой анархистами. Мы хотѣли доказать Европѣ, что мы мирные, культурные люди. Пусть Европа признаетъ анархистами реакціонеровъ.

— Много вамъ толку отъ мнѣнія Европы! — сказалъ я.

— Должна же Европа понять, — настойчиво повторилъ Таги-Заде. — Европа — учительница наша.

Наивные люди, — они приняли въ серьезъ мирныя рѣчи своихъ учителей и передъ жерлами пушекъ мечтали о реформахъ.

— Мы идемъ въ Европу, — наперебой повторяли изгнанники, — съ жалобой нашей ко всѣмъ благороднымъ людямъ.

— Если шахъ побѣдилъ васъ, то Европа не поможетъ, — сказалъ я.

Тавризскій депутатъ нахмурился: — Еще насъ, тавризцевъ, не побѣдили. Мы держимся. Одними ляховскими казаками нельзя усмирить такую большую страну. Теперь вся Персія вооружается и готовится…

— Вонъ въ Турціи тоже конституція, — сказалъ Таги-Заде.

— А вы вѣрите въ нее?

— Какъ же не вѣрить? Если она укрѣпится, мы, азейрбеджанскіе тюрки, Урмія, Тавризъ, подадимъ султану заявленіе, что хотимъ присоединиться къ Турціи. Мы — родные братья оттоманскимъ туркамъ. Языки у насъ близкіе. Пусть они удѣлятъ намъ отъ своей свободы.

— Вы это серьезно?

— Вотъ вы увидите. Отъ турецкаго костра персидское пламя опять разгорится…

Турецкая конституція вызвала большой подъемъ духа во всѣхъ мусульманскихъ кругахъ Кавказа и Персіи. Сегодня я прочиталъ въ газетахъ, что 150 персіянъ пришли въ Тегеранѣ къ турецкому посланнику и просили его заступничества передъ шахомъ въ пользу персидской конституціи. Слова Таги-Заде оправдываются съ большой быстротой.

Второй разъ я встрѣтилъ Таги-Заде, персидскаго депутата, въ Тифлисѣ. Онъ былъ почти одинокъ и печаленъ. Товарищи его уѣхали, — кто во Францію, кто назадъ — въ Азербейджанъ. При немъ былъ его младшій братъ и еще одинъ журналистъ изъ Тавриза. Впрочемъ у дверей его комнаты толкались два-три гимназиста, одинъ очень молодой народный учитель и одинъ старый купецъ въ туфляхъ и съ крашеной бородой. Это была мѣстная персидская интеллигенція.

Таги-Заде имѣлъ заброшенный и унылый видъ.

— Здѣшніе персы, — жаловался онъ, — только пріятныя рѣчи говорятъ, но помогать не помогаютъ.

— Отчего такъ?

— Пушекъ боятся, — сказалъ Таги-заде. — Когда въ Тегеранѣ пушка выстрѣлить, здѣшніе персы въ чуланъ прячутся…

Пушки, пушки. Страхъ передъ ними принялъ въ персидскомъ народѣ огромные, почти мистическіе размѣры. Ихъ такъ мало и такъ рѣдки люди, умѣющіе справляться съ ними. Тавризскій журналистъ разсказалъ мнѣ: