Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Во всемъ Тавризѣ былъ только одинъ сколько-нибудь знающій пушкарь. Сатаръ-ханъ и конституціоналисты успѣли привлечь его на свою сторону, и съ этого времени ихъ побѣда была обезпечена. Не мудрено, что пушки, разгромившія меджлисъ, остались безъ отвѣта въ Тегеранѣ.

Старый купецъ былъ житель Закавказья, пріѣзжій изъ Баку. Онъ оказался большимъ поклонникомъ Россіи, можно сказать, россійскимъ патріотомъ.

— Видѣлъ моего старшаго брата въ Астрахани? — спросилъ онъ. — Что онъ говорилъ?

Старшій братъ, представитель очень богатой фирмы, говорилъ весьма опредѣленно:

— Двадцать три года живу въ Россіи, честно живу. Никто не обижаетъ меня. Развѣ кто скажетъ: «Муссаровъ укралъ или убилъ, и долженъ выкупъ платить»? Слава Богу, взятки рѣдкія, благодарности начальству среднія. Высокая кровь пріѣзжала въ городъ. Кто ковры подстилалъ отъ лавки до пристани? Одинъ Муссаровъ? Конечно, были свои непріятности съ народомъ въ Баку и въ Москвѣ. Гдѣ ихъ не бываетъ? Но не такъ, какъ въ Персіи, чинно, благородно…

Я слушалъ и думалъ: — все на свѣтѣ относительно. Наши «непріятности» коренному персу могутъ показаться образцомъ кротости.

Персидскіе изгнанники, однако, говорили о другомъ. Они поминали имена Ляхова и Шапшала и разсказывали потрясающіе факты. Нѣкоторые изъ этихъ фактовъ я приведу ниже. Другіе были оглашены въ иностранныхъ газетахъ. Но жалобы персидскихъ бѣглецовъ выражали скорѣе скорбное недоумѣніе, чѣмъ негодованіе или злобу.

Въ ихъ рѣчахъ прорывалось традиціонное уваженіе къ Россіи, и они повторяли: «Если вы хотите сохранить свой престижъ, зачѣмъ поступаете такъ?»

— Послѣдняго вашего казака мы боялись пальцемъ тронуть, — признавались они. — А вдругъ Россія обидится? Всѣ ваши люди у насъ неприкосновенные: Ляховъ и Гартвигъ, и консулъ Похитоновъ. Что намъ дѣлать? Россія — большая, а мы — маленькіе. Вы слышали: Махмедъ-Али-шахъ сказалъ: «На крайній случай пусть я буду не хуже брата моего бухарскаго хана. Его жизнь хорошая».

И они разводили руками почти съ отчаяніемъ:

— Аллахъ не попуститъ…

— Что они дѣлаютъ? — говоритъ Таги-Заде, принимаясь разсказывать.

На Миръ-Гашима, извѣстнаго реакціоннаго вождя въ городѣ Тавризѣ, было сдѣлано покушеніе. Въ то время реакціонеры еще имѣли перевѣсъ. Миръ-Гашимъ остался живъ, а убійцу схватили. Это былъ юноша изъ союза Федаи, красивый собой. Его отдали на поруганіе шайкѣ сладострастниковъ изъ числа уличныхъ бродягъ. Ихъ было больше сорока. Потомъ муштеидъ велѣлъ ему залить горло кипяткомъ. Тѣло его было изрѣзано на части и брошено въ отхожее мѣсто.

Мамету Таба-Табаи, депутату меджлиса изъ рода сеидовъ (потомковъ Магомета), при арестѣ вырвали бороду, потомъ накинули ему арканъ на шею, привязали къ сѣдлу и поволокли въ лагерь шаха.

Журналистъ изъ Тавриза разсказалъ мнѣ о послѣднихъ минутахъ депутата Мирза-Джафаръ-Гиръ-хана, со словъ Шапшала. Шапшалъ, какъ извѣстно, уѣхалъ въ Россію. Часть пути они ѣхали вмѣстѣ.

— «Когда я услыхалъ, что хотятъ убить Мялика и Мирзу, — разсказывалъ Шапшалъ, — мнѣ захотѣлось пойти посмотрѣть. Они были мои враги. Больше всѣхъ кричали, чтобы меня изгнать изъ Персіи. Но когда я прибѣжалъ на мѣсто казни, было почти поздно. Мялику накинули веревку на шею. Два человѣка тянули съ двухъ сторонъ. Потомъ уронили его на землю и распороли животъ ножомъ.

Кровь брызнула фонтаномъ. Мирза-Джафаръ стоялъ и былъ блѣденъ, какъ полотно. Я подскочилъ и плюнулъ ему въ бороду: „Зло твое вернулось на твою голову“. Губы у Джафара были синія.

— Когда мы умираемъ, зачѣмъ говорить? Убивайте скорѣй.

Когда распороли ему животъ, ни одной капли крови не вышло наружу. Вся кровь его умерла раньше»…

Но ужаснѣе всего избіеніе дѣтей въ Тегеранѣ во время разгрома меджлиса.

Реакціонная партія сильно косилась на тегеранскія школы, и двѣ изъ нихъ были намѣчены къ уничтоженію. Чтобы спасти ихъ отъ гибели, учителя собрали вмѣстѣ школьниковъ, числомъ до шестисотъ, дали каждому въ руки коранъ и послали ихъ депутаціей къ побѣдителямъ. Дѣти выстроились попарно и отправились, на площадь къ меджлису. Здѣсь ихъ встрѣтилъ отрядъ персидскихъ казаковъ. Одинъ изъ учениковъ вышелъ впередъ и сказалъ рѣчь: «Мы не идемъ противъ шаха. Мы хотимъ учиться. Оставьте намъ жизнь»…

Послѣ нѣкотораго колебанія офицеры отдали приказъ стрѣлять, и почти всѣ школьники были перебиты.

Въ кавказскихъ газетахъ было помѣщено описаніе этого избіенія. Я видѣлъ въ татарскомъ иллюстрированномъ журналѣ «Молла-Насрединъ» рисунокъ, изображающій груду этихъ дѣтскихъ труповъ передъ развалинами меджлиса.

Дня черезъ два послѣ нашей встрѣчи Таги-Заде получилъ письма изъ Азербейджана; они говорили о побѣдахъ конституціоналистовъ въ Тавризѣ и о рѣзкомъ народномъ недовольствѣ во всей сѣверной Персіи. «У шаха нѣтъ денегъ», писали ему товарищи.

— Не будетъ денегъ, не будетъ друзей. Лишь бы за границей не дали.

Передъ самымъ моимъ отъѣздомъ Таги-Заде прислалъ мнѣ письмо. Онъ адресовалъ его «русскому мнѣнію» и просилъ напечатать въ газетахъ: