Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

— Я состою въ комиссіи по пріему зданій, — сдержанно и вѣско объяснялъ чиновникъ. — Мы, дѣйствительно, осмотрѣли это зданіе, но я въ своемъ докладѣ высказался противъ. Конечно, оно большое, но вѣдь это школа. Собственно говоря, школа и тюрьма преслѣдуютъ разныя цѣли. Въ школѣ, напримѣръ, нужно свѣта побольше, а въ тюрьмѣ, согласитесь, поменьше. Эти окна огромныя, куда я ихъ дѣну? Говорятъ, «продайте на сломъ все лишнее». Но я спрашиваю васъ: развѣ мы, бюрократія, способны на выгодную продажу для казны? Мы принесемъ убытокъ, увѣряю васъ. Или тоже залы большія, просторныя. На общія камеры годятся еще. Но вѣдь намъ придется надѣлать одиночекъ, наставить переборокъ, дверей и печей. Мы весь ансамбль зданія испортимъ. У тюрьмы есть свой стиль. Его не создать искусственно. Такъ я написалъ въ своемъ докладѣ.

Возражать на эти разсудительныя рѣчи было нечего.

— Одинъ аргументъ, — сказалъ, улыбаясь, чиновникъ справа, — что эту семинарію возможно получить съ готовымъ контингентомъ арестантовъ, въ видѣ учениковъ. Они всѣ этого стоятъ…

Лѣвый сосѣдъ поморщился, но ничего не сказалъ. Я скромнымъ тономъ попросилъ объясненій.

— Семинарію въ Кутаисѣ начальство упразднило, — сказалъ чиновникъ, — теперь хотятъ уничтожить и эту въ Тифлисѣ. Пусть ихніе попы учатся въ Тамбовѣ да въ Воронежѣ.

Мы помолчали.

— Видите этотъ Тифлисъ, — началъ опять чиновникъ; — правда, красивый городъ, а только бездѣльный. Теперь мода пошла устраивать потребительныя общества. Городъ Тифлисъ — одно большое потребительное общество.

— Какъ это?

— Все потребляетъ ничего не работаетъ, — сказалъ онъ, подражая туземному акценту. — Фабрикъ, заводовъ нѣтъ, только одна труба на электрическомъ заводѣ. Но больше полгорода въ трубу вылетѣло.

Я пропустилъ мимо ушей этотъ плохой каламбуръ.

— Дворянство отъ революціи совсѣмъ разорилось, — продолжалъ чиновникъ. — Теперь изъ деревни, кажется, никто больше двухъ тысячъ не получаетъ. Даже кутить перестали. Прежде здорово кутили, теперь не раскутишься… Прощайте!..

Онъ привѣтливо простился съ нами и сошелъ внизъ къ вагону фуникулёра.

— Видите, какой, — сердито сказалъ мой сосѣдъ слѣва, — дѣлецъ, въ сановники смотритъ, а самъ вышелъ изъ бѣднаго званія, кухаркинъ сынъ, на мѣдныя деньги учился. Это надо бы помнить… Ну, Богъ съ нимъ… Лучше скажите, что новаго въ Петербургѣ?

— А у васъ что новаго?

— На почтѣ были? — отрывисто спросилъ сосѣдъ.

— Былъ.

— А въ банкѣ гдѣ-нибудь были?

— Тоже былъ.

— Ну, вотъ, видѣли?

Я заходилъ въ этотъ день на почту и въ два банка. Повсюду у входа внутри стояли городовые съ револьверами и солдаты съ ружьями. Они лѣниво осматривали входящую публику и обыскивали по выбору то того, то другого.

— Пріѣзжалъ сюда весною сотрудникъ «Новаго Времени», — разсказывалъ сосѣдъ, — слѣдствіе производить о нашемъ сепаратизмѣ. Все у «союзниковъ» спрашивалъ. Напѣли ему. Потомъ пошелъ на почту. Его какъ разъ захотѣли обыскать. Онъ заспорилъ. — Ну, такъ пойдемъ въ участокъ. — Кричитъ: «Я русскій человѣкъ, сотрудникъ „Новаго Времени“» — «Ну, не разговаривай! Петровъ, дай-ка ему по шеѣ». На другой день телеграфируетъ въ газету: «Сейчасъ убѣдился, — русскому человѣку нѣтъ житья на Кавказѣ. На почтѣ меня обыскали, хотѣли избить. Туземцы въ туземныхъ одеждахъ безнаказанно проходятъ мимо». Каковъ выводъ, а?

— Для чего эти караулы?

— Экспропріаціи у насъ, — объяснилъ сосѣдъ. — Каждый Божій день. Такъ все перепуталось. Дружинники, охранники, анархисты, монархисты. Кто что дѣлаетъ, нельзя разобрать. Теперь стали дѣтей красть. У Юзбашева украли сына. Такой розыскъ пошелъ, что твой Шерлокъ Холмсъ. Сколько денегъ стоило, тысячъ десять. А потомъ, по доброму совѣту, пришлось заплатить похитителямъ. Полюбовно и для всѣхъ выгодно. Теперь еще у Харазова сына украли. Опять розыскъ. Шерлокъ Холмсъ даетъ знать отцу: «Мы напали на вѣрный слѣдъ, но требуются большіе расходы». И даже такъ заказываетъ: «Пусть не безпокоятся, мы имѣемъ точныя свѣдѣнія, что мальчикъ чувствуетъ себя очень хорошо».

— Та-акъ!..

— Мы, знаете, ходили объясняться съ вышнимъ начальствомъ, а намъ сказали: «Въ Петербургѣ такое мнѣніе, что въ этихъ платежахъ показывается неистощимое богатство Кавказа. Каждый день только цифры мелькаютъ, десять, двадцать, тридцать тысячъ. У васъ, стало быть, денегъ несмѣтное число».

— Правда ли, что объ насъ въ Петербургѣ такъ полагаютъ? — спросилъ сосѣдъ.

— Въ Петербургѣ полагаютъ, — сказалъ я полушутя, — что васъ подтянуть надо.

— Подтянуть, — нервно повторилъ сосѣдъ. Куда еще подтянуть?

— Я не знаю.

— Вы думаете, мы на розахъ покоимся? — крикнулъ сосѣдъ. — Либеральный режимъ?

— Я ничего не думаю.

— Знаете ли вы, что съ нами дѣлаютъ? Про бурки слыхали?

— Про какія бурки?

— Кавказскія бурки. Въ этомъ нашемъ городѣ всему народу запрещено бурки носить, лѣтомъ и зимою.

— Зачѣмъ.