Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Все вышло, какъ полагается, и все осталось по старому. Населеніе на своемъ мѣстѣ, разбойники на своемъ и начальство на своемъ.

Я подробно разсказалъ этотъ случай, ибо онъ очень типиченъ для современнаго Кавказа. Всѣ эти подметныя письма, похищенія, выкупы, облавы, съ участіемъ полиціи и безъ онаго, больше всего похожи на какой-то нелѣпый, кровавый, трагическій водевиль. Они происходятъ только потому, что въ жизни нѣтъ никакого творчества, или ему не даютъ развернуться. Кто можетъ, — грабитъ: тифлисскіе охранники, или горные анархисты, или даже общій союзъ охранно-анархическій.

Для армянскаго населенія, какъ я уже говорилъ, болѣе героическій характеръ имѣла война съ татарами, ибо она захватила всѣ классы и пробудила въ народѣ рѣшимость стоять до послѣдняго.

Я встрѣтилъ на Алавердскомъ заводѣ шушинскаго дружинника. Онъ разсказывалъ мнѣ подробности пятимѣсячныхъ уличныхъ сраженій, которыя выдержалъ этотъ несчастный городъ, когда женщины и дѣти гибли въ огнѣ и все населеніе сидѣло безъ хлѣба, какъ въ новомъ Портъ-Артурѣ. Но любопытнѣе этихъ подробностей было настроеніе сражавшихся.

— Во время второй рѣзни, — разсказывалъ дружинникъ, — мы сидѣли вверху впереди своего города, а татары сидѣли внизу впереди своего. Между нами была полоса горящихъ домовъ, куда не ходили ни мы, ни они. Настала ночь. Татары перестали стрѣлять. Вышла луна и смотрѣла намъ въ лицо. Мы сидѣли и ждали. И вотъ, изъ татарскаго города снизу донесся голосъ, тонкій, высокій, какъ плачъ. Пѣлъ татаринъ, должно быть, на кровлѣ высокаго дома. И оттого голосъ его катился далеко и ясно. Онъ прославлялъ павшихъ татаръ и армянъ и проклиналъ живыхъ, которые третій мѣсяцъ дерутся и не могутъ дойти до конца. И наши дружинники молчали и слушали и плакали.

Здѣсь въ Лорійскомъ округѣ все обошлось гораздо благополучнѣе. Одинъ изъ моихъ спутниковъ, Іованнесъ Туріанцъ, извѣстный армянскій поэтъ, горійскій уроженецъ и патріотъ, разсказывалъ мнѣ:

— Когда началась смута, начальство устранилось, приставъ уѣхалъ. Мы остались сами. Кругомъ насъ татарскія села лежатъ, какъ кайма. Я подумалъ, собралъ двѣ сотни всадниковъ, хорошихъ, вооруженныхъ, сдѣлалъ бѣлый флагъ и поѣхалъ по татарскимъ селамъ. Пріѣдемъ, встанемъ на площади, затрубимъ въ трубу и соберемъ народъ. Я рѣчи говорилъ о мирѣ. И татары выходили и тоже говорили. Одна татарка вышла подъ чадрой и такъ говорила за миръ, что всѣ плакали. А послѣ рѣчей праздникъ устроимъ, джигитовку, барановъ жаримъ. Всякое бывало. Одинъ разъ изъ селенія Куртахъ помѣщикъ прислалъ жалобу противъ крестьянъ. Одинъ потравилъ поле, другой согналъ свою скотину съ кочевья на его поле, третій согналъ, весь хлѣбъ потравили. Я взялъ двадцать-пять всадниковъ, пріѣхалъ. Собралъ крестьянъ и говорю при нихъ дружинѣ: «Ребята, пообѣдайте, поотдохните, а къ вечеру идите на поле, какую скотину найдете, загоните въ ограду. Будемъ разбирать дѣло». Вечеромъ вышли на поле, а крестьяне смѣются: «Черта съ два найдешь хоть одну».

Въ сущности говоря, Іованнесъ Туріанцъ больше года былъ Лорійскимъ исправникомъ, разсылалъ приказы, даже получалъ офиціальныя бумаги. Стражники и казаки, оставшіеся въ Лори, писали ему просьбы о защитѣ и пропитаніи.

Его хотѣли потомъ отдать подъ судъ, но мирный характеръ его дѣятельности былъ слишкомъ очевиденъ для всѣхъ.

До сихъ поръ Іованнесъ Туріанцъ остается однимъ изъ самыхъ популярныхъ людей въ Дорійскомъ округѣ.

Даже горные разбойники прислали ему обидчивый упрекъ: «Зачѣмъ ты отослалъ свою семью въ Гзехъ, а своимъ одиннадцати дѣтямъ велѣлъ не отходить далеко отъ деревни? Кровная обида. Думаешь, кто-нибудь посягнетъ на твоихъ дѣтей? Правда, три года тому назадъ ты вздулъ меня, такого-то, но вздулъ за дѣло».

Общіе итоги убытковъ армяно-татарской рѣзни по послѣднему подсчету таковы: въ четырехъ губерніяхъ пострадало 7 городовъ и 252 селенія, 119 армянскихъ и 133 татарскихъ. Было разрушено или потерпѣло ущербъ 14,680 домовъ, — армянскихъ 7,560, татарскихъ 7,120. Имущество истреблено до 10 милліоновъ, на вооруженіе истрачено до 5 милліоновъ. Такую цѣну, не считая цѣны крови, заплатили два племени за свою вражду и за свое послѣдующее примиреніе.

Я описывалъ условія жизни армянскаго сельскаго народа. На фонѣ этихъ условій выросла и развилась интеллигенція, демократическая и націоналистическая, мрачная и рѣшительная. Она мало похожа на насъ, уже и нетерпимѣе, зато не знаетъ рефлексовъ и колебаній, знаетъ только одну дорогу и одну цѣль. Она создала литературу при населеніи въ милліонъ съ четвертью, въ предѣлахъ Закавказья, создаетъ и расширяетъ школу, не жалѣя усилій.

Однако армянская школа до сихъ поръ не можетъ наверстать послѣдствія недавнихъ запрещеній и вернуться къ размѣрамъ, которые она имѣла до конфискаціи имуществъ. Армяне съ горечью вспоминаютъ, что закрытіе школъ произошло еще при министрѣ Деляновѣ, который былъ, какъ извѣстно, армянинъ. Вотъ оно, бюрократическое безпристрастіе…

Впрочемъ, теперь почти каждый мѣсяцъ вырастаютъ новыя школы.