Том III. Новый ренессанс

К растущей культурной интеграции человечества сводятся все предсказуемые формы будущего взаимодействия людей – от помощи развивающимся странам до такого слияния, когда каждый человек станет «чувствительной единицей, вносящей вклад в коллективный интеллект», органом «вселенского сознания», которое займется селекцией типов культурного поведения[158]. От «выхода к человечеству» ожидают не просто новой силы, которую дает единение, а широты кругозора, который откроется для культуры, когда ее почвой станет не нация, а род в целом. То, что Запад был до сих пор «монокультурой, плодом брака единокровных родственников» (христианства и иудаизма), начинает ощущаться как его увечье[159]. «Отсталые» общества с этой точки драгоценны уже тем, что не похожи на все другие. «Если мы добьемся помощи от Третьего мира, чтобы вместе с ним изобрести новые употребления для вещей, новые формы повседневной и социальной жизни, если сумеем открыть для себя ценности, уважаемые другими, то вновь обретем и смысл наших собственных ценностей. Запад, кажется, пока не готов принять условия этого не столь уж неравного обмена; если так, наше общество технических объектов, превращаемых в товар, никогда не перерастет в цивилизацию и упрется в тупик. Если мы, наоборот, сумеем подняться до подобного обмена и подобного дележа, сегодняшнее общество потребления преобразится в новую культуру, пронизывающую повседневность»[160]. Она впервые даст возможность высвободить действительно каждого человека для духовно-культурного творчества.

Эти требования становятся чем-то само собой разумеющимся для современного европейского сознания. И первой задачей представляется именно «полная перестройка производственных мощностей западного мира с целью оказания даровой – без финансовой заинтересованности, без процентов, без протекционизма, без наставничества, без интервенции, будь то военной или культурной – помощи Третьему миру с целью предоставить ему средства не просто для выживания, но для самостоятельного строительства своей истории». Вторым, связанным с первым, аспектом политико-технической революции называют «добровольную решимость не применять власть и силу в какой бы то ни было форме», третьим – культурное разнообразие без партикуляризма, свобода человеческого лица.

Рядом с этими планами широкой планетарной и антропологической перестройки строятся программа непосредственных действий на ближайшее время: пересмотр понятия «рабочего места» (главный труд и вклад человека в цивилизацию происходит, возможно, в его неоплачиваемой деятельности); свертывание отраслей промышленности, которые еще недавно считались «ведущими»; сосредоточение усилий на здравоохранении, уходе за престарелыми и прежде всего на воспитании и всестороннем образовании, «обучение и еще раз обучение» при отмене системы массового образования; культура создания непромышленных ценностей, прежде всего в человеческих отношениях. Прагматическая разносторонность и умеренность делают подобные программы осуществимыми. Не исключено, что развитие событий в европейском мире примет именно такое направление, как описано здесь.

Подрыв христианства

В какой мере наша культура христианская? В какой мере Ренессанс создан христианством или, наоборот, ставит его под вопрос? Вместо того чтобы пускаться вслед за толпой в решение этих нерешаемых проблем, прислушаемся к предельному мнению, имеющему достоинство отчетливой ясности и убедительной простоты.

Философ техники и политики, протестантский мыслитель Жак Эллюль (1912-1994) уверен, что современная европейская цивилизация оторвалась от своих библейско-христианских истоков. Всякое вообще учение может содержать в себе незаметные ростки порчи. Оно может оказаться нежизнеспособным и по причине своего бессилия невиновным в повороте событий. О христианстве не скажешь ни того ни другого. Его корни ясны и оно проявило незаурядную действенность. Тем не менее всё вызванное к жизни им и благодаря развязанной им энергии оказалось противоположно его первоначальному замыслу. Беда не в евангельском благовестии самом по себе, а в его нечеловеческой, невыносимой высоте. Боговоплощение, церковь как тело Христово, христианская жизнь в истине и любви, если они до конца поняты и приняты, предъявляют человеку настолько предельное требование, что оно не поддается привычному определению и Эллюль предпочитает обозначать его через символ «Х» (Икс)[161].