Том III. Новый ренессанс

Приспособление Бога к политике аналогично его утилизации в философии для объяснения мироустройства или хода человеческих дел. В обоих случаях Бог встраивается в систему земных или космических обстоятельств. Оказывается, что царство Божие, не от мира сего, надлежит учредить политической властью, утвердить через военный триумф. Так называемая симфония церкви с государством, утвердившаяся в Византии IV–VI веков и служившая вплоть до начала XX века прообразом всех соглашений христианской церкви с государственно-политическими образованиями, была откровенным извращением. «Церковь дала себя соблазнить, оккупировать, подчинить в обмен на возможность распространять Евангелие силой (не той, которая от Бога) и пользоваться своим влиянием для христианизации самого государства».

Церковь поддалась искушению Сатаны, отвергнутому в свое время Иисусом. Загадочному замечанию Павла, «нет власти не от Бога» (Рим 13, 1) был придан абсолютный смысл. Пугает легкость, с какой Церковь приняла союз с государством. Она стала преследовательницей, сама едва избавившись от преследований. Слившись с властью, она благословила царей; в лице Лютера она вступила в союз со знатью против императора; в лице Кальвина заискивала перед восходящей буржуазией; с XIX века, как хамелеон, она стала республиканской, при Гитлере – гитлеровской (Немецкие христиане), подобно тому как в наши дни так называемая теология освобождения оправдывает союз Церкви с властью нового типа, опирающейся на терроризм. «Преступление Церкви заключается в этом процессе оправдания политической власти». Известный довод о том, что не все режимы одинаково плохи и Церковь должна поддерживать лучший против худшего, признается Эллюлем, требующим от Церкви четкой политической позиции, однако с той оговоркой, что она должна не пассивно выбирать одну из предлагаемых ей ориентаций, а указывать творческий новый путь. «Церковь должна изобретать, обновлять, вести, предлагать Новое и никогда не служить инструментом пропаганды или легитимации ни для какой политической силы».

Итогом заигрывания с властью стало превращение самой Церкви в государство. Римский папа стал правителем и заботился о расширении своих владений за счет других «христианских» владетелей. Уже Августин жаловался, что епископ перегружен административно-управленческими заботами. Позднее, с национальным дроблением государств, раздробилась по национальному признаку Церковь. Конечно, среди христиан всегда были верные Евангелию анархисты; их преследовали еще со времен Константина. Однако победили два полюса: бессовестная власть, с одной стороны, и малодушный эскапизм под маской благочестия, с другой.

Перед теми же двумя путями, которые оба неверны, стоит и сегодняшняя Церковь. Либо конформизм, интеграция в существующую политико-социальную систему, либо бегство от жесткой политической реальности в «духовность», во «внутреннее самоусовершенствование», в мистику. Хотя Церковь после своей юридически-административной контаминации с властью делает много доброго, подобно тому как в IV–V веках она защищала рабов, улучшала правовое положение женщин, облагораживала семью и брак, смягчала уголовное право, всё равно именно поэтому она перестает быть вестницей Слова Божия и становится просто организатором менее неудовлетворительного человеческого общежития. «Из-за признания христианами и Церковью государства и из-за политического хвостизма произошло изменение, имевшее по сути дела характер подрыва. Откровение несло с собой сдвиг всего человеческого миропорядка, отмену власти. Я принес огонь на землю, я принес не мир но меч, говорил Христос. Этот непримиримый радикализм выветрился из последующей истории политиканствующей Церкви».