Том III. Новый ренессанс

Взрывной радикализм Евангелия не мог исчезнуть без следа и дал о себе знать в неожиданной форме христианского нигилизма. В 1980-е годы Эллюль констатирует пышное цветение европейского нигилизма. Ни государство ни общество уже не предлагают массам никаких осмысленных жизненных целей, а у самих людей нет сил на свой страх и риск оживить былые нравственные ценности. Да только глупцы еще могут мечтать в современном мире о введении каких-то нравственных табу. Причем сами эти мечты в свою очередь продиктованы нигилистическим духом нормирования и рационализма. Всё современное общество по своему настроению нигилистично. «Любой коллектив, близящийся к своему концу и исчезновению, отвергает свои собственные ценности. Обычно это сопровождается распадом социального организма. Но вот уникальная черта нашего общества: наш нигилизм сопровождается могуществом, он не предвещает никакого развала, не расшатывает железные структуры нашей экономики и нашей техники». Крайний нигилизм сопровождается ростом технической мощи и эффективности. Нигилизм царит в литературе и искусстве, которые делом чести считают открещиваться от служения каким бы то ни было целям, будь то красота, смысл или даже развлечение. Нигилизм в политике отмечен даже не столько разнузданностью таких идеологий как нацизм, сколько параличом творческой воли, несмотря на наличие колоссальных средств, и полной неспособностью глядеть в глаза правде: слова и дела вращаются по идеологической орбите, нигде не соприкасаясь с реальностью. Другие нигилистические явления – самоубийственное безумие, небрежность к собственной жизни, наклонность к террористической мнительности, особенно у молодых, глухой пессимизм в отношении к социальному телу.

Главной нигилистической чертой остается отказ видеть жизнь как она есть, втискивание ее в идеалистические и доктринерские рамки. Современное христианство, на наивный взгляд, учит нравственности, традиции, участию в истории. На деле всё не так просто. Христианская церковь стоит у истоков всего исторического зла современного нигилизма, хотя оно и не единственный виновник. Главная ошибка церкви в том, что она отодвинула Бога в слишком трансцендентную даль. Если Бога нет, то всё позволено. Но еще вернее будет сказать, что если Бог неприступен в своей вечности, то на долю человека остается холодное одиночество. Абсолютное божество парит на такой высоте, что для земного взора сливается с ничто. Трансценденция эвакуировала Бога из мира и тем релятивизировала всё здесь. Раз всё одинаково далеко от его бесконечности, всё одинаково ничтожно.

Ведь разрушив религии с их почвенной моралью христианство не дало ничего взамен. Строго говоря, оно антирелигиозно. «Христианство не религия. Оно не удовлетворяет религиозные потребности человека, а наоборот, по своему существу и в своей истине противоречит им». Христианство не мораль, коль скоро откровение Святого духа заменяет автономную мораль требованием прямого отклика на веления Бога. Но когда Бог ушел в неприступную высь, его веления оттуда стало слишком трудно услышать. Важная тема христианской догматики, первородная греховность человека, усилиями поколений проповедников укоренилась в массовом сознании в виде обреченного чувства, что все дела людей скрывают в себе роковую гниль. Человек заранее пойман в сети зла, и всё что делается на земле заранее осуждено уже тем, что бесконечно удалено от трансцендентного Бога. Постхристианские и нехристианские идеологии переняли тезис о коренной порче человека. Правда, современная психологическая наука сняла с него груз совести. Но хотя понятие греха в секуляризованном мире забыто, всё ежедневно сообщаемое по телевизору, в газетах, не говоря уже о потоке беллетристики, укрепляет подозрение к греховности и злобности человека, воспитывает убеждение, что мировое зло не исправишь. Выходит, что с одной стороны человек весь греховен, с другой – свободен безгранично эксплуатировать природу. Злой и негодный, он тем не менее может делать с нею что угодно. Тогда отрицание мира совмещается с отрицанием самого себя, эксплуатация человека (грешника) присоединяется к эксплуатации мира (отданного человеку) и дает в итоге сознание тяжкого долга, чувство мрачной силы, наконец – одержимости.