Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

Мордвиновъ слушалъ и смѣялся отъ всей души. Нельзя было не смѣяться. Даже когда дѣло дошло до проповѣдниковъ «новой вѣры», Неручевъ и ихъ не пощадилъ.

— Что же это такое, — сказалъ онъ, — пришли въ деревню Чумовку на бесѣду двое, эсъ-эръ и эсъ-де. Много народу. Меня предсѣдателемъ выбрали. Они на телѣгу полѣзли. Одинъ говоритъ одно, другой другое. Мужики ротъ разинули. Подписывать пора. — Лександра Лексѣевъ, кто правъ? — Что тутъ дѣлать? Какъ ихъ мирить. Я имъ говорю: какъ же вы пріѣхали народъ присоглашать, а сами между собой, какъ кочетишки, такъ и бзыкаетесь! И слушать не хотятъ, другъ на дружку смотрятъ косо. Что съ ними подѣлаешь?

Я привожу его разсказъ полностью, несмотря на длинноты и повторенія. По-моему Александръ Алексѣевъ очень типиченъ для крупнаго мужицкаго интеллигента-самородка, который началъ отъ книги «Камень Вѣры» и дошелъ до Геккеля и Ренана, даже до Спинозы.

Ибо много теперь такихъ Неручевыхъ, которые не знаютъ страха и доходятъ умомъ до всего… Они есть въ Твери и въ Самарѣ, и въ Астрахани. Они бываютъ разныхъ оттѣнковъ: одни агрессивные, какъ Неручевъ другіе — незлобивые, примирительные, какъ сама природа.

Я упомянулъ имя самарскаго слѣпца Пахомова. Это фигура еще крупнѣе и оригинальнѣе Неручева. Я буду писать о немъ ниже.

А въ Астрахани на рыболовномъ суднѣ я встрѣтилъ стараго матроса. Онъ грѣлся на солнцѣ и читалъ книгу Метью Арнольда: «Свѣтъ Азіи». Онъ сказалъ мнѣ: — Три года я читаю эту книгу и теперь я знаю: всѣ вѣры святы, и всѣ люди созданы, чтобы быть царями…

— Я мужицкаго роду, — разсказывалъ Неручевъ, — путанной вѣры. Отецъ и мать православные, и бабки и дѣды, а тетка изъ своей чашки ѣла. А для чего, сама не понимаетъ. Былъ я восемнадцати лѣтъ. Смерть охота книги читать. Гдѣ ихъ возьмешь? Былъ начетникъ спасовскій, у него дочи. А евангеліе большое. Думаю, дочь возьму, онъ книгочей — будемъ вмѣстѣ читать.

«Женили насъ. Въ конецъ масленой пришелъ я къ тестю. У него самоваръ, бутылка. „Хвати, затекъ!“ Я морду ворочу. „Молодъ еще. Углядишься въ библію. Выпей, да лошадь запряги, молоду утѣшь, покатай ее на саночкахъ“. Зло во мнѣ. Запрягъ лошадь, поѣхалъ по гумнамъ. Она плачетъ: „Чего озоруешь?“ — „Какъ озорую? Ты изо всего села меня выбрала. Будемъ наслаждаться другъ на дружку“.

Поѣхалъ на улицу. Былъ обычай такой парами, тройками ѣздить, съ лентами, съ платками. Теперь уничтожается — лошадей нѣтъ. Другой былъ обычай поганый. Нововѣнчанныхъ ребятишки потащутъ по снѣгу. Я не хотѣлъ допустить. Проскочилъ мимо кабака, сталъ лошадь выпрягать. Ребята прибѣжали. Прежній товарищъ, Федоръ, такъ и напираетъ. „Федоръ, не лѣзь. Я тебѣ такъ запалю!..“ Онъ вскочилъ черезъ сани, я какъ размахнулся, хвать его въ ухо. Какъ снопъ свалился. Такое сердце было крутое, разымчивое.

Постъ прошелъ. Я къ тестю направился книгу читать. Тесть ничего не знаетъ. Досада моя. Пасха пришла. Вижу наряжаютъ двѣ избы связью. Объ лѣву сторону угощать будутъ, о праву читать. Увидѣлъ, не осмѣлился войти. „Паша, — говорю женѣ, — спроси матерь, нельзя ли мнѣ туда войти“. Лютая теща была. Въ минуту исходатайствовала: „Иди-ка!“ Вошелъ, вижу — старикъ въ очкахъ. Передъ нимъ книга. Народу у нихъ много. Слушаю я: читаетъ хуже моего. „Дѣдушка ты плохо видишь. Дай-ка я“. Съ удовольствіемъ отдалъ. „Ты читай, я буду объяснять“. Я началъ рѣзко. Онъ объясняетъ. Тѣхъ словъ нѣтъ. Отколь беретъ? Диво мнѣ. Вечеромъ наряжаются идти въ другое село. Старыя дѣвки живутъ. Собраніе у нихъ. „А меня возьмете?“ „Чай бы, вся сила небесная обрадовалась. Сколько шаговъ пройдешь, зачтено будетъ“. Я съ удовольствіемъ пошелъ, — пусть радуются.

Въ томъ селѣ двѣ дѣвки старыя, настолько благообразны. Фиміамчикъ, кадиленка. Губы у нихъ сожаты, рта вовсе не разѣваютъ. Книги въ чистыхъ срачицахъ.

Начали читать соборне большую книгу, Григорія Богослова, Антонія Митрополита, Папу Римскаго. Читали, плакали. „Были въ плѣну семьдесятъ лѣтъ на грѣшномъ мѣстѣ, только духовную жертву принося, духъ сокрушенъ, сердце смиренно, — Богъ не сокрушитъ. Тако и мы въ плѣну антихриста. Надо укрыться въ горы и печоры, ѣсть хлѣбъ, посыпанный золою“.

До того растрогались, стали носами похлебывать.

Дней пять мы тамъ были. Не видаючи прошло. Я въ восторгѣ. Много книгъ, осмѣлился попросить. Ухъ, нести далеко. Тяжелыя книги, каждая книга подпуда вѣсу. А одной книги мало.

Пошли мы со старикомъ въ его село Ждановку. У него старуха православная. — „А ты, молодчикъ, какой?“ „Я, бабушка, и самъ не знаю. Я ни туда, ни сюда“. — „Не слушай ихъ, мошенниковъ. Жулики они!“ Травитъ ихъ не въ образъ (бранитъ, на чемъ свѣтъ стоитъ). Жрать не даетъ. Меня потчуетъ: „Кушай, батюшка, ты усталъ“.