Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания

– А печать поддерживает, подстрекает! – говорил Красноперов.

– Нельзя ли указать, где и как?

– Да везде! Где я теперь припомню? Да и припоминать нечего.

Красноперов очевидно затруднялся.

– Чего тут указывать, все никуда не годится! – ворчал он. – Вот Николай Иванович или Фаддей Венедиктович, те сейчас бы указали, за словом в карман не полезли бы! Я не цензор – что мне!

Он не знал, что сказать. Но заговорил неожиданно новый собеседник. Это был худощавый господин в синих очках, с легкою проседью, в бакенбардах, с гладко выбритым подбородком, прилично одетый. Он все молчал и слушал прилежно, смиренно потупляя взор в тарелку и по временам вглядываясь из-под очков то в того, то в другого из собеседников.

– Вы изволите спрашивать подтверждение тому, что Иван Петрович излагали сейчас насчет распространения путем печати превратных идей… – сказал он вкрадчиво журналисту.

– Да-с! не возьмете ли вы на себя труд доказать, чем это подтверждается в печати?

– Нет-с, нет… положительным образом не подтверждается, это точно-с…

– Вот видите! – сказал журналист Красноперову.

– Противного религии, – продолжал новый собеседник, – в печати нет-с, это правда. Оно и понятно: не позволили бы. Но зато ни один журнал не ополчается и за религию…

– Зачем же, когда вы сами говорите, что на нее не нападают?

– Не нападают, это так-с, – продолжали синие очки, – но упадок религиозного начала в обществе ощутителен, а поддержки ему никакой нет… Например, в журналах, – и в вашем тоже, извините, – на трех-четырехстах страницах нигде не встретишь, чтобы упоминалось имя божие. Это очень знаменательно…

Все с любопытством глядели на него и на журналиста.

141

– Dieu-dieu-dieu-dieu!1 – зачастил кто-то в конце стола.

– Что, не правду я говорил? – подтвердил Красноперов. – Не я один, а и другие заключают…

– Я ничего не заключаю-с, я только хотел бы прояснить этот вопрос из любопытства… – поспешно прибавил гость в синих очках.

– Кто это? – вполголоса спросил генерал у Сухова про синие очки.

– Не знаю! – сказал тот. – Надо спросить Григория Петровича.

– Сикофант, разве не видите! – вдруг брякнул Кряков, услыхавший вопрос генерала. Чешнев даже слегка вздрогнул.

– Что это, фамилия, что ли, его? – спросил генерал и немного смутился, когда некоторые засмеялись и даже Чешнев улыбнулся.

– Нет! это имя ему при крещении нарекли! – добавил Кряков.

Все старались сдержать смех.

Гость в синих очках, должно быть, не слыхал.

Уранов тихонько объяснил, что фамилия его Трухин.

– Он служит у Алексея Петровича, – прибавил он, – тот прислал его на чтение вместо себя; он говорил, что этот господин все печатное читает; ни слова не пропускает, все знает и ему обстоятельно докладывает, так что тому ни газет, ни журналов читать самому не нужно.

– Что же это, по вашему мнению, значит, что имя божие не призывается в журналах всуе? – спросил журналист у Трухина, – это скорее показывает уважение к религии…

– Та-та-та, не лукавьте, милостивый государь! – остановил его Красноперов, – вовсе не от избытка благоговения не упоминаете вы о боге, а потому, что не веруете! Или веруете по Ренану: спаситель-де принес в мир прекрасное учение, а сам был хороший человек, а не бог! Вот ведь что у вас на уме?

Все улыбались.

– Почему же вы это знаете? – спросил журналист, тоже улыбаясь.

142

– Как не знать! Все знают! теперь этого и не скрывает никто, до того дошло! Даже щеголяют этим: вот, мол, какие мы умные! Иначе как бы не напечатать об упадке религии и не поддержать ее? А вы только об упадке курса пишете да перечите правительству!

– На то специальные духовные журналы есть, – заметил журналист, – там и пишут о подобных предметах…

– Да ведь вы сами говорили, что попов трогать нельзя; тронь, так вы грозите посадить куда-то автора! – заметил Кряков Красноперову.

– Вы хитры! – возразил тот, – из воды сухи выйдете! Трогать духовных особ не велят, так как вы обзовете их клерикалами, да и давай глумиться над ними!

– Это точно, бывает… – подтвердил Трухин.

– Зато, кажется, печать оказывает и немалую пользу – и правительству и обществу. Согласитесь с этим! – возразил ему журналист.

– О, конечно-с, конечно-с… большую, большую пользу! – согласился Трухин. – Печать горячо преследует кражи, убийства, всякие скандалы! Сломают ли кружку у церкви, или расхитят кассу в банке – вся пресса дружно и громко предает гласности и кражу и вора; всякие публичные безобразия, также неисправности администраторов, особенно повыше, тоже непременно обличит, по косточкам разберет.

– Даже если пьяный с барки упадет в воду и вылезет – и то не пропустит! – прибавил Сухов.

– Чего же вы еще хотите?

– Но она нередко пропускает без внимания очень серьезные вещи, и это меня иногда удивляло, признаюсь: от беспечности ли, или от чего другого? Вот в чем мне любопытно бы попросить разъяснения… – продолжали синие очки.

– Например, какие вещи? – спросил журналист.

– Например, вот хотя бы в прошлом году произошла смута между молодежью: разнесли столы, стулья, выгнали профессора…

– Что же, пресса не умолчала; об этом все журналы прокричали.