Томъ шестой. За океаномъ

Теперь, впрочемъ, былъ часъ отдыха, и толпа вся высыпала на улицу. Эти безчисленные люди мало думали о выборахъ, они пользовались нѣсколькими свободными часами почти исключительно для того, чтобы забраться въ магазины, соблазнявшіе ихъ изъ недѣли въ недѣлю своими блестящими витринами, и промѣнять только что полученную плату на всѣ эти яркія, новыя, соблазнительныя вещи. Улица Грандъ была уже Бродвея, и передъ нѣкоторыми, болѣе крупными магазинами давка была такъ велика, что Вихницкому приходилось пережидать минуту или двѣ, пока потокъ нѣсколько схлынетъ. Разглядывая окружающихъ, онъ видѣлъ, что все это были люди мелкихъ доходовъ: ремесленники, фабричные, мелкіе приказчики, писцы.

Они торопились и суетились, счастливые тѣмъ, что изъ зрителей попали въ дѣйствующія лица этой промышленной сатурналіи и что у каждаго изъ нихъ звенитъ нѣсколько долларовъ въ карманѣ.

— Вотъ лучшая сторона Америки! — подумалъ Вихницкій. — Америка — это единственная въ мірѣ страна, гдѣ на долю рядовой человѣческой массы достается нѣкоторая часть матеріальныхъ благъ, кромѣ берлоги, хлѣба и дурмана, по вѣковому рецепту Стараго Свѣта.

Слѣдуя за движущимся потокомъ, онъ повернулъ по улицѣ Бовери, грязной и полузакрытой сверху помостомъ воздушной дороги. Мѣстами улица походила совсѣмъ на туннель, но обитатели привыкли и не обращали на это вниманія.

Пройдя нѣсколько сотъ шаговъ, Вихницкій опять долженъ былъ остановиться, ибо на этотъ разъ человѣческій потокъ до того запрудилъ улицу, что мѣшалъ даже движенію электрическихъ вагоновъ.

По обѣ стороны улицы были два большіе театра, и, несмотря на довольно поздній часъ, публика все еще валила стѣной. Табуны мальчишекъ перебѣгали отъ поѣзда къ поѣзду, зорко выглядывая, не представится ли случай прошмыгнуть внутрь. Вихницкій постоялъ въ нерѣшительности и повернулъ къ подъѣзду театра, лежавшаго съ правой стороны. Въ кассѣ, конечно, не оставалось билетовъ, но онъ былъ знакомъ со служащими и разсчитывалъ такъ или иначе получить мѣстечко.

Въ театрѣ было свѣтло и людно. Нигдѣ не было ни одного свободнаго мѣста. Проходы были заставлены приставными стульями. Сзади и съ боковъ стояли цѣлыя толпы. Это былъ исключительно еврейскій театръ, какъ и соперникъ напротивъ. Они давали пьесы на еврейскомъ жаргонѣ, комедіи, трагедіи, даже оперы мѣстнаго сочиненія. Въ Нью-Іоркѣ было три такихъ театра, вмѣщавшихъ, вѣроятно, около шести тысячъ человѣкъ. Кромѣ того, строился четвертый, разсчитанный больше чѣмъ на три тысячи.

Первый актъ только что окончился. Оркестръ, небольшой, но стройный и очень хорошо подобранный, заигралъ увертюру изъ «Вильгельма Телля» и вдругъ безъ перерыва, прямо съ полутакта перешелъ на жалобную румынскую «дойну», пользующуюся широкой популярностью среди малорусскихъ, румынскихъ и польскихъ евреевъ. Публика притихла и слушала съ сосредоточеннымъ и какъ бы сокрушеннымъ вниманіемъ. «Дойна» составляетъ опытъ музыкальнаго описанія волненій пастуха, потерявшаго овцу и не могущаго найти ее. Она разыгрывается въ высокихъ, трепещущихъ нотахъ скрипокъ.

Въ залѣ было тихо, и рокочущіе, прерывистые звуки неслись надъ ней почти какъ человѣческіе вздохи, и Вихницкому внезапно показалось, что всѣ они потеряли какую-то драгоцѣнности и никакъ не могутъ найти ее въ этой сытой, одѣтой, бѣлохлѣбной, машинной Америкѣ.

Внезапно надъ звуками «дойны» раздался громкій, задорный, ликующій голосъ большой мѣдной трубы, похожій на боевой сигналъ.

Оркестръ скоро и дружно подхватилъ и грянулъ «Страна свободныхъ» — извѣстный національный гимнъ Америки.

Тысячная толпа, наполнявшая верхнія галлереи, поднялась на ноги. Сотни голосовъ подпѣвали и подсвистывали въ тактъ и въ тонъ съ врожденнымъ умѣньемъ и искусствомъ, ибо Нью-Іоркскіе евреи отличаются музыкальностью и снабжаютъ артистическимъ контингентомъ чуть не всѣ оркестры обширныхъ странъ Новаго Свѣта. Оркестръ утонулъ въ этомъ огромномъ импровизированномъ хорѣ, и черезъ минуту капельмейстеръ повернулся лицомъ къ верхней галлереѣ и сталъ дирижировать, направляя широкія волны звуковъ, лившіяся сверху, въ правильное музыкальное русло:

«Страна вольныхъ людей, я люблю твое имя,
Я люблю твои скалы и ручьи,
Твои лѣса и круглые холмы…
Страна моя, милая страна свободы!..»

На лицѣ дирижера играла довольная улыбка. Ему, видимо, нравились эти яркіе прыгающіе звуки и этотъ неожиданный хоръ.