Томас Чаттертон

Арран (переворачивается на другой бок). Я наслаждаюсь… наслаждаюсь… постель…

Нэнси Брокидж. Пусть этот невежа поднимется, чтобы я могла спокойно одеться.

Томас. Если вы проснулись, мисс Нэнси, то, будьте так добры, встаньте на сей раз первой!

(В дверь энергично стучат, входит миссис Эйнджел).

Миссис Эйнджел. Я полагаю, что могу войти, не обременив вас…

Томас. Прошу, миссис Эйнджел —

Миссис Эйнджел. Я к вам по делу, мистер Чаттертон. Мне только что — в лавке — рассказали, что вы хотели у булочника, напротив, купить буханку хлеба в кредит. Вам отказали. Подозреваю, что в кармане у вас нет ни шиллинга. У вас, должно быть, дня два не было во рту ни крошки…

Томас. Что булочник отказал мне в хлебе, тут нет ничего особенного; что он болтает об этом — унизительно.

Миссис Эйнджел. Кто попал в беду, не должен задирать нос. Интересно, какие обстоятельства довели вас до такого состояния? Когда вы поселились у нас два месяца назад, от вас исходил скорее аромат достатка, чем запах бедности. Вы прежде жили у родственницы, которой наверняка платили за пансион не слишком много; но предпочли переплачивать — ради той свободы и тех удовольствий, которыми пользуетесь у нас. Однако вот уже четырнадцать дней, как вы задолжали квартплату… и плату за персональное обслуживание.

Томас. Вот уже четырнадцать дней, как я не претендую на персональное обслуживание.

Миссис Эйнджел. Чем вы занимаетесь, мистер Чаттертон, я не имею возможности проследить, да и не желаю этого знать.

Томас. Я работал, работал день и ночь — писал. К счастью, постояльцы, которые спят здесь днем, не имеют привычки храпеть. Они лежат на кроватях, как деревянные чушки.

Миссис Эйнджел. Если обрывки бумаги, которые валяются всюду, считать результатом вашей деятельности, то вы сказали правду.

Томас. Комическую оперу, предстоящая премьера которой вселяет в меня большие надежды, пока даже не репетируют. Хотя музыка к ней готова. Струнные, флейты, рожки, гобои, кларнеты, фаготы, клавесин —

Миссис Эйнджел. Мы верим вам, что это исправит ситуацию; мы же не изверги…

Миссис Эйнджел. Почему вы не остались в доме Уолмсли? Там вам было бы легче проявлять терпение.

Томас. Вспомните, миссис Эйнджел: 21 июня умер от апоплексического удара Уильям Бекфорд, лорд-мэр. Нас с ним многое связывало. Общие политические задачи… Мое перо всегда было готово ему служить. И тут нашим совместным планам пришел конец. Узнав о его смерти, я закричал. Моя кузина, миссис Баланс, стала свидетельницей некрасивой сцены — случившейся со мной истерики. Когда я успокоился, она, не подумав, принялась в очередной раз меня убеждать: я, дескать, должен найти себе нормальную гражданскую должность… то бишь предать свой талант. Она говорила и говорила, не слушая моих возражений. А ведь стоило ей проявить хоть немного чуткости, и я вспомнил бы о других — поэтических — замыслах. Но в той ситуации хотелось прежде всего освободиться от ее мелочного надзора, стряхнуть с себя тягостную опеку, обрести свободу.

Миссис Эйнджел. Какие же у вас виды на будущее?

Томас. Прошу вас, миссис Эйнджел, не тревожьтесь о квартплате. В ближайшее время мое положение изменится к лучшему. Свою писательскую сноровку я направил к другим целям. Две новые комические оперы уже в работе —

Миссис Эйнджел. Мистер Чаттертон… Мы ведь сейчас разговариваем вполне откровенно… Вы возбуждаете наше сострадание. Наш дом ценит вас как приятного человека. Я предлагаю вам отужинать вместе со мной, чтобы вы наконец наелись досыта. Мы могли бы потом в приятной обстановке устранить вашу задолженность нам.

Томас. Мадам Эйнджел… Я не могу… Не смею…

Миссис Эйнджел. Чего вы не можете? Чего не смеете? Отужинать со мной? Приятно провести время? И вам не стыдно такое говорить? Или прежде вы не навещали меня на моей половине? Или — до умопомрачения втрескались в эту куклу, неумелую первогодку?

Томас. Дело не в том. Вы должны меня извинить. Я не могу объяснить подробнее; но у меня имеются причины — вполне конкретные, важные…

Миссис Эйнджел. Отказ есть отказ. Я не настолько глупа, чтобы не понять… Я полагаю, плоды ваших поэтических занятий уже настолько созрели, что завтра вы вернете нам долг.

(Миссис Эйнджел уходит).

Томас. Мадам Эйнджел!

Нэнси Брокидж (выпрыгивает из постели и, разговаривая с Томасом, начинает одеваться). Не понимаю, Томас, почему ты не захотел сделать хозяйке приятное. Ты бы наелся досыта; и долги она бы тебе простила. Она недурна собой, не старая и не взбалмошная.

Томас. Нэнси, это невозможно… Я не могу… Не потому, что она мне неприятна… просто я болен. Я подцепил стыдную болезнь.