Томек в стране фараонов

Зато они часто доставали фигурку фараона, о существовании которой и о ее потере Салли рассказывала Смуге и Вильмовскому в лагере у подножия Колоссов Мемнона. И все никак не могли решить, какую тайну она скрывает? А Томек загадочно улыбался, беря ее в руки, будто знал.

XXIV Рассказ Томека

Вточности так же, как трудно подыскать слова для описания встречи отца с сыном, который считался погибшим, невозможно выразить и то, что чувствовала Салли. В английских казармах Хартума, еще не оправившаяся после приступа малярии, она приветствовала друзей, целых и невредимых, – Смугу, Новицкого, Вильмовского, которого она любила, как отца, а вместе с ними… Томека. Среди суеты встречи и восклицаний на минуту воцарилась тишина. Они молча смотрели друг на друга. А уже потом радовались, как дети. Всех охватило непреодолимое желание как можно скорее оказаться на корабле, следующем в Европу. Как будто это означало, что они возвращаются домой.

В Хартуме друзья оставались недолго, чтобы проститься с Гордоном, которого искренне полюбили. В Асуане их горячо встретили страшно соскучившиеся Патрик и Динго. Маджид с Наджибом тоже хотели как следует принять дорогих гостей. Гости не пытались узнать, каким образом оба купца попали в лапы к Фараону. Купцы же, красочно расписывая свои приключения, ни словом не обмолвились о том, какие дела забросили их так далеко на юг. Сейчас всех интересовало только одно: что произошло с Томеком. Но и это отложили до того времени, пока не сядут на корабль. Они хотели узнать все подробности.

А заняло это много дней и вечеров.

Похищение похищенного

Расставшись с Тадеком и Патриком, я направился на запад. У меня был достаточный запас воды, но все больше чувствовался голод. И солнце палило все сильней. Я упорно брел по зыбучему песку, по жаре. Как говорят люди пустыни: «Я одиноко странствовал по барханам в сопровождении лишь Бога». Никогда еще эта истина не казалась мне столь убедительной. Угнетало тяжкое бремя одиночества. Умереть мне не давали вода, сила воли и память. Особенно память поддерживала во мне надежду. Я думал о тебе, Тадек, о Патрике, о Салли, о Смуге и моих родителях. Возможно, это выглядит странно, но чаще всего я думал о матери, и это виделось мне тогда зловещим предзнаменованием.

Я не знаю, отец, помнишь ли ты вокзал на Варшавско-Венской железной дороге. Мы тогда прощались с тобой, ты уезжал в эмиграцию. Эта сцена неизгладимо запечатлелась в моей памяти, хотя я был совсем маленьким. Я не понимал, почему мама плачет, а ты украдкой вытираешь слезы, отчего ты так крепко прижимаешь меня к груди. Все это произвело на меня большое впечатление, ведь до тех пор ты никуда не уезжал, и я никогда не бывал на вокзале. Ты, наверное, не знаешь, что, когда поезд ушел, мама сказала:

– Не надо плакать! Нам надо жить, сынок! Жить ради отца!

Одинокий, в безбрежной пустыне, я часто повторял себе эти слова. Я упорно говорил себе:

– Я должен дойти! Я должен их спасти! Должен!

В какой-то момент я думал, что уже близко, что чувствую влажное дуновение. И тогда наступил самый тяжелый кризис. Я с трудом держался на ногах, несколько раз падал. Воды уже не хватало, горло горело от сухости, глаза щипало, они слипались. Необходимо было отдохнуть. Необходимо! Я просто не мог двигаться дальше.

Наступила ночь, я сел в тени скалы и, обессиленный, заснул. Сколько времени прошло в полусне, в полуяви, я не знаю. Мне почудилось, что передо мной появились какие-то тени. Кто-то меня кормил, поил… Где-то я на чем-то ехал… Когда я очнулся, то лежал в тени пальмы, на какой-то попоне или шкуре… Слышалось фырканье верблюдов, мелькали какие-то люди. Они заметили, что я пошевелился. Кто-то подошел ко мне, наклонился. Я почувствовал вкус молока.

«Что за люди?» – подумалось мне. Я спрашивал их, но они отвечали на незнакомом языке. Их было трое, в черных одеждах, с закрытыми лицами, что для пустыни, однако, вполне обычно. Они готовились ко сну. Я закрыл глаза, а когда открыл, один из них как раз открыл свое лицо и склонился надо мной. Я не на шутку испугался! У него было совершенно голубое лицо, как у мертвеца. Позже я немного пришел в себя и вспомнил рассказы арабов о «земле страхов» где-то в глубине Сахары, где живут «голубые люди пустыни». Но вы можете себе представить, какое жуткое впечатление это на меня произвело. Какое-то время мне казалось, что я уже не на этой земле. Вот почему я так хорошо все запомнил и так подробно вам рассказываю.

Я пробовал разговаривать с ними, объясняя, что мне нужно в Луксор, но они беспомощно разводили руками. Я-то хотел, чтобы эти люди поняли, что я не могу с ними ехать, ведь мне нужно совсем в другую сторону. Они долго переговаривались на своем языке, показывая на меня, и повторяли одно слово:

– Марабу…