Томек в стране фараонов

Одной из самых замечательных птиц Африки и даже одной из самых своеобразных птиц всего света следует считать королевского китоглава (Balaeniceps rex), являющегося представителем рода и семейства того же имени. Отличительные признаки его следующие: массивное тело, толстая шея и большая голова; мощный клюв, похожий на тяжелый деревянный башмак, с сильным зубцом на конце; очень высокие ноги с длинными пальцами и сильными когтями; широкие и длинные крылья средней длины, прямой 12-перый хвост. Преобладающий цвет его крупноперого мягкого оперения – красивый пепельно-серый. Этот исполин среди болотных птиц живет в одиночку, парами или небольшими группами в обширных недоступных болотах Белого Нила и его притоков. 〈…〉 Единственный звук, издаваемый этой птицей, – громкое щелканье клювом, напоминающее трещание аистов. (А. Брэм. Жизнь животных, т. 2.)

Из высокой травы вышла птица. Она вытянула шею и как будто потянулась, распрямляя крылья, подняла и опустила шею, что-то клекоча, словно кланяясь Автонию. А тот обнял ее за шею и стал гладить. Птица терпеливо принимала ласку. Ее перья, стальные, с небольшим зеленым и коричневым отливом, распушились от удовольствия. Автоний вполголоса что-то говорил ей, потом тихонько позвал:

– Буана! Куя![176]

Предельно осторожно они приблизились. Птица завертела головой, раскрыла огромный клюв, но, успокоенная Автонием, позволила чужакам подойти.

– Абу маркуб, – прошептал Маджид. – Голова кита, – дословно перевел он арабское название птицы.

– Так это китоглав, или королевская цапля, – подтвердил Томек. – Нам повезло. Обитает только в этой части Африки.

Все были тронуты необычной дружбой мальчика с вольной птицей. Наглядевшись досыта, они оставили Автония с его любимцем, а сами вернулись в деревню.

Вечером началось пиршество. Смуга попросил Кисуму, чтобы тот продемонстрировал им то чудесное лекарство от обжорства. Четверо поляков в изумлении рассматривали бутылочку с произведенным в Кракове лекарством, которое негры в этой деревне почитали как амулет. По словам вождя, необыкновенный белый целитель гостил в их деревне четыре года назад.

– Это был великий колдун, – рассказывал Кисуму. – Такой же, как буана, – добавил он, обращаясь к Новицкому.

– Да, верно, великий колдун, – вторил Мунга.

Кисуму порылся в корзине и с превеликим почтением добыл из нее тетрадь и… огрызок карандаша. В тетради оказалось несколько зарисовок человеческих типов, характерных для этой части Африки. Негры вспоминали, что белый человек измерял их, заглядывал в рот и все записывал в тетрадь.

– Великий, великий колдун! – повторяли они с восторгом, вращая белками глаз.

– Кто бы это мог быть? – недоумевал Новицкий.

– Думаю, какой-нибудь ученый, – ответил Вильмовский. – В последние годы было организовано немало научных экспедиций в Африку. Если это поляк, то он, наверное, родом из Галиции, раз лекарство сделано в Кракове.

* * *

Обратная дорога была запланирована таким образом, чтобы помочь Гордону доставить пленников в Хоиму – столицу королевства Буньоро. Гордон опасался, что с одной горсткой чернокожих солдат он не справится с таким заданием.

Пленников рассадили по лодкам. Держались они спокойно, не пробовали бежать. Гарри, известный как человек с корбачом, не вымолвил ни слова, сколько бы к нему ни обращались, – только смотрел взглядом, исполненным презрения и ненависти.

Из Бутиабы – одного из портов на озере Альберт – компания направилась в Хоиму. Дорога проходила мимо вулканов, склоны которых были покрыты джунглями. В них выделялись почти тридцатиметровые стволы черного и красного дерева. Дальше миновали поля, засеянные табаком, просом и кукурузой. В Хоиме путников принял британский вице-губернатор и чернокожий монарх Буньоро – Андреа Луханга. Через несколько дней они выехали из Хоимы по направлению к Реджафу.

Томек отдыхал, набирался сил. Он обещал друзьям дать полный отчет о том, что с ним произошло, как он прожил все это время, пока они считали его погибшим. Но о чем бы его ни спрашивали, он неизменно отвечал:

– Потом. Потом, когда соберемся все вместе. И не беспокойтесь, – добавлял он с искоркой прежнего юмора в глазах, – этого хватит на долгие дни и часы.