Томление духа

Два раза возвращался Субботин в кофейню. Был поздний час. Говорили громче, шутили грубее. Пьяный студент громко жаловался на то, что его не уважают. Женщина с тупым белым лицом ждала: возьмут ли ее с собой? Субботин понял, что весь вечер бессознательно ждал и искал Женю.

На холодных улицах было пустынно. Низкая ночь залила жизнь, и электрические фонари представлялись одиночными бессильными вспышками сознания. Казалось, никогда, никогда не наступить рассвету…

X

С утра был сильный туман. Пришлось зажечь лампу, и необычно занявшийся день, похожий на вечер, придал всем переживаниям отсвет неестественного. Когда впоследствии Нил оглядывался на прошлое, этот день, наполненный черным воздухом в коротких обрывках улиц, пронизанный звонками невидимых трамваев, стоял отдельно, как меланхолический памятник о пережитом. Нередко в течение этого дня, который казался то длинным, то коротким, представлялось, что он на иной планете — или еще не проснулся и в нелепой логичности переживает томительный сон.

— Что с тобою, Сергей?

Тот, положив руки на стол, приник к ним головой. Желтый умиляющий свет лампы, зажженный в необычный утренний час, освещал его голову. Когда он взглянул на брата, его глаза блестели силой и умом, а похудевшие щеки порозовели.

— Мне трудно дышать, Нил. Понимаешь? Когда вдыхаю, мне кажется, что вместе с воздухом я вбираю в себя мысли. Будто я дышу счастьем.

— Да, да, — задумчиво проговорит Нил. — Всюду боль, страдание и несправедливость. Но все вместе — безмерное счастье.

— В моем мозгу не умещается весь мир, который я вдыхаю. Я переполнен через меру. Мне хочется молиться.

— Что? — изумился Нил.

— Мне хочется пойти в церковь и молиться. Это так огромно. Скоро я все узнаю.

— Что ты узнаешь?

— Скоро. Ты хорошо сказал: всюду боль и несправедливость, но все вместе безмерное счастье.

— Мне хорошо Сергей… Я печален и вместе с тем рад.

— Нил! Подлинная радость лежит только на самом дне печали.

— О, да!

— И тот, кто подносит к твоим губам чашу печали.

— Он ближе лучшего друга.

— Ну, вот, ты это понимаешь, Нил. Я счастлив.

Сергей глядел на зазубренный огонь лампы. Сердце Нила раскрывалось, он чувствовал биение крови своего брата: точно это был он сам, но нежнее, тоньше, хрупче. Подумал, что нечто обрекающее висит над головой Сергея; и это не испугало Нила.

— Сергей, я мало рассказываю тебе, потому что и сам еще не знаю. Я говорил, что уйду. Вероятно, это скоро случится.

Сергей ответил:

— Зачем рассказывать? Если события важны, человек преображается, и тогда видишь то новое, что в нем есть. Если же нет, то события неинтересны. В человеке важно его новое.

— Да.

— А это новое невозможно скрыть.

Он опять светло посмотрел на брата, и Нилу показалось, что в словах брата есть еще какой-то смысл: словно Сергей извинялся или обещал что-то. Только впоследствии ему все стало ясно.

Нил вышел на улицу. Из черного тумана, густеющего в десяти шагах, выделялась чугунная решетка набережной; но чугун казался призрачным, точно оплотнел, затвердев туман. И раньше, осенью, когда над огромным городом и над рекою, вырвавшейся из-под мостов, горели золотые закаты, Субботину казалось, что он улавливает кажущуюся твердость предметов; но никогда так ясно, как сейчас, не ощущал он вечной текучести неподвижного; теперь он знал, что мир вокруг него призрачен, и сам он в печальной маске блуждает среди масок. «Я счастлив», — говорил он себе и был необычно бледен. Но это было еще больше, чем счастье, потому что не чувствовал суетной радости. Все в нем и вокруг него было серьезно, как при торжественной церемонии. Он понял то, о чем говорил Сергей: о счастье, которое приходит вместе с дыханием.

Приближалась девушка, похожая на Колымову; Нил всмотрелся, и сходство исчезло; он даже подивился своей минутной ошибке. Против сердца в одной точке заныло знакомой болью, и почему-то мелькнула лестница, покрытая красным сукном… Слышались звонки невидимых трамваев; в этих звуках тоже была длинная мысль о текучести того, что представляется неподвижным. Прошли три гимназиста, одна дама, еще дама, офицер и потом из тумана вышла Елена Колымова.

На одно мгновение она погрузила свои глаза в его, но отвела их, прикрыв длинными белыми веками. На ней была английская шляпа и синяя жакетка. Руки были засунуты в высокие карманы, прижаты к телу, и локти сзади выступали острыми углами.

— Я знал, что встречу вас, — сказал Нил.

Она сжала его руку, удержав в своей; он не заметил этого.

— Я в другой обстановке, среди других людей — продолжал он, — мне хорошо.

— Вы писали, — молвила Колымова, глядя мимо его плеча.

— Больше не буду писать. Как вам живется?

— Благодарю. Скоро уеду.

Он не спросил: куда, зачем? Она не уходила.

— Как просто мы встретились. Прощайте, — сказал Нил. — Благодарю вас.

— Прощайте, — тихо шепнула она и вдруг побледнела; на ее высокой шее трепеща забилась жилка.

У него перехватило дыхание. Блеснула мучительная мысль: он испугался ее, и она тотчас исчезла.

Они разошлись. Туман поглотил ее.