Томление духа

Нил бросился к ней; мозг его осветился мудростью и всепрощением. Он понял, что уготовил ей и себе тяжкое испытание, что, толкнув ее к другому, пытался вызвать гадливость в себе и ожесточение в ней. Еще понял он, что за вчерашний вечер и за весь странный необычный день в его сердце выросла подлинная любовь мужчины к женщине, что болезненно ревновал ее и искал, как жених невесту. Он обнял ее, и вдруг она почувствовала его; ее измученное лицо преобразилось, и взгляд осветился. Густая краска радостного стыда залила ее щеки, она заломила руки, и в счастливом изнеможении он склонился над нею.

Радостный толчок, вольный, как порыв высочайшей свободы, потряс его. Его охватила незыблемая уверенность в том, что наступила минута высокого смысла. Жизнь его взметнулась порывом в свой зенит и благословила все прошедшее.

XI

Великий человек не прощал людям одного: сомнения в его избранности.

Он чувствовал это инстинктом, как чувствует опытная красавица, что не нравится. В подобных случаях, — а они бывали нередки, — Яшевский так искренно начинал говорить окружающим про тупость и ничтожество лица, осмелившегося его не признать, что сам начинал этому верить. Так он забронировывал свое надменное самолюбие от случайных ударов. Лишенный дара наблюдательности, не разбирающийся в людях, философ часто впадал в прискорбные ошибки. Время от времени он приближал к себе какого-нибудь молодого человека или девицу, рекомендуя их друзьям, как преданных учеников. Но через неделю не без изумления убеждался, что преданный ученик не читает его книг, а ученица насмешливо отворачивается; тогда он делался злым, жестоким, остроумным, обнаруживал поразительную память на мелочи и давал «предателям» злые и меткие характеристики, которые долго передавались из уст в уста и закреплялись за человеком на годы…

Но вопрос — верит ли в него Колымова? — не вызывал никаких сомнений. Кому же и верить в него, если не ей? Темные, всегда печальные глаза девушки, строгое лицо, от которого веяло монашеской чистотой, не могли не иметь к нему самого ближайшего отношения. Своей женской чуткостью она ведь должна была сразу узнать и оценить его. Иначе какая цена этой чуткости?

Ее молодость и необычная неправильная красота пленяли Яшевского. Она носила в себе необыкновенно развитое чувство справедливости и высшей честности, т. е., то самое, что горело в душе великого человека, чему он служил всю жизнь, что искал в книгах, и что в счастливые минуты его существования роднило его с избранными фигурами человечества… Он был мученик, которому недоставало идеи, достойной того, чтобы из-за нее быть замученным. Мученик, которому выпал венец не после, а до подвига. Мученик, которого оставляли в покое; который знал, что венец отпущен в кредит, и не решался оправдать его…

В Колымовой он почувствовал родственную душу. Он понял, что судьба предназначила ее для подвига. Но для какого? Но во имя чего?

Она приходила к нему по утрам или в сумерки, говорила односложно, скупо, почти загадочно. Но Кирилл Гавриилович понимал ее. Не спрашивая, она как бы постоянно задавала вопросы. Ронял скупые слова, как бы заинтриговывая, она все время слушала и ждала чего-то. Ее слова и замечания словно были обрывками длинного цельного разговора, который она в молчании вела с самой собой. Великий человек инстинктивно боялся прямых вопросов. Всей изощренностью своего тонкого и сильного ума он старался убедить ее, что прямые и точные вопросы на насущные, исключительно важные темы, вообще бессмысленны и вредны. Делал он это потому, что не имел ответа на эти исключительно важные вопросы и еще потому, что боялся натолкнуться на такую мысль, которая обнаружит основную ложь его духовной жизни.

Намеками, полустыдясь она спрашивала: ехать ли в …скую губернию открывать школу для крестьянских детей?

Он отвечал:

— Всякое дело, которое исходит из внутренних потребностей моего духа, возвеличивает этот дух. При этом надо различать дух и душу: большая разница.

Она говорила, потупив взор: Хорошо бы посвятить всю свою жизнь глухонемым.

Он отвечал:

— Слово самый несовершенный вид передачи мысли. В будущем заговорят животные и замолчат люди.

Однажды она сказала, — и при этом ее лицо было строго и холодно:

— Отец не любил мою мать. Поэтому, вероятно, я такая.

На это великий человек заметил:

— Все равно на ком жениться. Брак — это путь духа, а не плоти. Через тайну духа освящается тайна плоти. Но это дано не каждому.