Томминокеры

Вот только место прежнего огня и задора заняли горечь, страх, безнадежность. Да еще эти статьи с первой полосы отняли последнее мужество. «Хейвен превратился в змеиное гнездо, и вот змеи начали жалить. Нужно убедить хоть кого-нибудь, но как? Возможно ли донести до людей, что в городишке завелась телепатия и невесть что еще? Особенно если я сам уже с трудом понимаю, как пришел к подобному выводу. Если я сам толком ничего не видел. Как? И ведь главное: все, шут возьми, происходит у них под носом, а никто ничего не видит! Целый город под боком слетел с катушек – и хоть бы кто заподозрил…»

Старик вернулся к некрологам. Рут спокойно смотрела на него с одной из странных газетных картинок, состоящих сплошь из густо натыканных точек. Такие ясные, искренние, красивые глаза.

В Хейвене наверняка найдется как минимум пять, а то и не меньше дюжины мужчин, которые были в нее влюблены, а она об этом даже не догадывалась. Старику вспомнился вечер, когда он увозил Хилли, пока горожане сбивались в команду для поиска Дэвида.

«Ты могла бы поехать с нами, Рути». – «Эв, я не могу… Свяжись со мной».

Он один раз попытался, надеясь вызвать Рут в Дерри, где она окажется вне опасности… и сумеет как-то повлиять на ход событий. Запутавшийся, несчастный, уже тоскующий по дому старик был даже не уверен, что для него важнее – первое или второе. Он трижды звонил напрямую в Хейвен, в последний раз после встречи с Брайтом, и не мог дозвониться. Связался с оператором поддержки: ему сообщили о каких-то «проблемах на линии». Не будет ли он любезен повторить попытку немного позже? Эв положил трубку в полной темноте и снова услышал смех из канализации.

Не прошло и трех дней, как Рут сама с ним связалась. Через страницу некрологов.

Дед перевел глаза на Хилли. Мальчик спал. Врачи отказывались называть это комой: по их словам, мозг выдавал какие-то не те волны, соответствующие состоянию глубокого сна. Эва не интересовали их термины. Он чувствовал: Хилли ускользает в иную реальность. А уж куда он уйдет – в аутизм (дед понятия не имел, что означает это слово, но оно пару раз проскочило в разговорах врачей, когда те приглушенно перешептывались между собой, думая, будто бы он ничего не слышит) или в кому, – велика ли разница? Названия не важны. Сознание мальчика угасает – вот к чему все идет, и вот что по-настоящему страшно.

В тревогах о Дэвиде Брайан и Мэри даже не заметили странного состояния своего старшего сына. Эв смутно подозревал, что вне Хейвена мальчику должно полегчать. По дороге в Дерри внук походил на человека, перенесшего глубокое потрясение.

Они выбрались за черту города, но это не помогло. Хилли все меньше понимал, что происходит вокруг, и все бессвязнее разговаривал. В первые сутки в больнице он проспал одиннадцать часов. Проснувшись, он мог отвечать на простые вопросы, однако более сложные приводили его в смятение. Мальчик жаловался на головные боли. Магического представления вообще не помнил; думал, что день рождения был неделю назад. А ночью, в глубоком сне, отчетливо произнес: «Все фигурки Джи-Ай Джо». У Эва по спине поползли мурашки. Мальчик повторял эту фразу как заведенный, когда все выбежали из дома и обнаружили, что Дэвид исчез, а у Хилли припадок.

На другой день маленький пациент проспал уже четырнадцать часов, да и потом находился в явном помутнении рассудка. Когда прикрепленная к пациенту детский психолог спросила, как его второе имя, Хилли сказал: «Джонатан». Так ответил бы Дэвид.

Теперь мальчик спал уже круглые сутки. Иногда приоткрывал глаза, даже вроде бы смотрел на деда или сиделку, но когда к нему обращались, лишь кротко улыбался, как мог улыбаться только он, Хилли Браун, и отключался вновь.

Ускользал из этого мира.

Он был похож на заколдованного принца в сказочном замке. Иллюзию нарушали только подвешенная над головой капельница да время от времени громкие объявления, доносившиеся из больничного коридора.

Вначале врачи обнаружили огромный участок возбуждения в мозгу; темная, неясная тень в области коры мозга наводила на мысли о том, что странная заторможенность мальчика может быть вызвана опухолью. Но когда Хилли направили на повторный рентген (первым снимкам никто не поверил, как объяснил Эву рентгенотехник, потому что опухоль мозга у десятилетнего ребенка, да еще и безо всяких предварительных симптомов, – это полный бред), тень бесследно исчезла. Невропатолог вызвал к себе рентгенотехника и, судя по обиженному голосу последнего, долетавшему из кабинета, задал ему настоящую трепку. Врач назначил третий рентген, но подозревал, что и тот ничего не покажет. Первые снимки, по его словам, получились дефектными.

– Я так и думал, что это брак, – сказал он Эву.

– Почему?

Невропатолог, крепкий мужчина с ярко-рыжей бородкой, усмехнулся.

– Уж очень огромной была эта тень. Скажу без обиняков: опухоль такой величины должна была давным-давно свалить ребенка на больничную койку… или вообще убить.

– Ясно. То есть вы до сих пор не в курсе, что с ним.