Томминокеры

Питц был поглощен созерцанием журнального разворота, на котором красовалась девушка по имени Кэнди. В сопроводительной надписи упоминались ее хобби: яхты и мужчины с большими и нежными руками. Питц слишком поздно очухался, чтобы предпринять конструктивные шаги в свою защиту. Исходя из размера пистолета, который принес с собой Хэнк, в тот день за ужином люди посчитали (обмен мнениями происходил молча; обедающие открывали рот лишь затем, чтобы отправить в него очередную порцию пищи), что Питц все равно не успел бы спастись, даже если б озадачился этим с самого утра.

Стул Барфилда с грохотом опрокинулся.

– Да ты что, Хэнк? Ты что удумал-то?..

Хэнк извлек ствол, сувенир армейской молодости. Воинскую службу он проходил в Корее, а не на каких-то там пересылочных пунктах.

– Сиди и не дергайся, гадина лживая, – буркнул Хэнк. – По витрине размажу, ввек не отскребут.

– Да ты что, Хэнк?.. Хэнк…

Тот сунул руку за пазуху и извлек небольшие фирменные наушники «Борг». Воткнул в разъем магнитофона, включил его и швырнул наушники Питцу.

– Надевай. Посмотрим, как тебе такая раздача.

– Не надо, Хэнк, умоляю.

– Я с тобой торговаться не буду, Питц, – с предельной искренностью отрезал Хэнк. – Считаю до пяти. Если не наденешь наушники, я тебе пазухи вскрою.

– Боже, Хэнк, да ведь мы на мелочевку играли, символически! – заверещал Питц. Пот градом катился с бедолаги, распространяя вокруг на редкость тяжелый дух.

– Раз!.. Два!..

Питц дико озирался. Улица словно вымерла, вокруг – ни души. На площадь перед магазином опустилась тишина. Здесь было много машин, все стояли, припаркованные вразнобой, словно их хозяева отошли всего на минутку. Из наушников тихонько лилась музыка, «Los Lobos» мелодично вопрошали: «А выживет ли волк?»

– Ты что?! Из-за какой-то дурацкой игры на жалких три ставки! Да я вообще ничего не выиграл! – верещал Питц. – Господи, остановите его кто-нибудь! Он – сумасшедший!

– Три.

И тут Питц окончательно слетел с катушек и принялся орать:

– Дубина! Ты просто не умеешь проигрывать!

– Четыре, – проронил Хэнк и навел на противника свой армейский пистолет.

Рубашка Питца почернела от пота. Он вонял как куча навоза, нашпигованная напалмом. Вытаращил глаза и заорал, не в силах больше терпеть:

– Ну все, все, все!

Взял у Хэнка наушники и сказал:

– Все, надеваю. Надеваю, смотри.

Питц надел наушники и молча ждал. Хэнк, не выпуская из руки пистолет, склонился к бумбоксу. Этот прибор новейшей конструкции совмещал в себе функции кассетного магнитофона и радиоприемника. Кнопка «Пуск», расположенная позади держателя кассеты, была замотана клейкой лентой. На ней красовалась зловещая надпись: «Запуск».

Хэнк нажал эту кнопку.

Питц принялся орать. Крики постепенно стихали, таяли, будто кто-то убавлял громкость его голоса. Его тело стало зыбким, он выцветал, как фотография. На молочно-бледном лице беззвучно открывался рот.

Позади него открылся кусок иной реальности – небольшой, с нижнюю половину голландской двери, не шире. Было ощущение, что нынешний мир Хейвена вращается на неведомой оси, словно бутафорский шкаф, за которым спрятана потайная дверь. За этой дверью просматривался жутковатый пурпурно-черный ландшафт.

У Хэнка волосы зашевелились. С треском захлопал воротник, словно кто-то лупил из автомата с глушителем. Весь мусор, что лежал на асфальте, – конфетные фантики, пачки от сигарет, пара пакетиков от чипсов «Шалтай-болтай», пронесся по тротуару и нырнул в дыру. Хлам затянуло в безвоздушное пространство чужого мира. Часть мусора пронеслась между ног Питца, другая часть будто прошла сквозь него.

Но тут и самого Барфилда подхватило и понесло в бездну, словно он стал легким, как мусор, валявшийся на мощеном тротуаре. Следом, шурша листами, порхнул журнал – ни дать ни взять летучая мышь, и Хэнк подумал: «Вот и славно. Чтивом ты обеспечен». Перевернулся и заскреб по асфальту стул, на котором совсем недавно восседал Питц. Полетел в дыру и застрял в разверстой пучине. А меж тем ветер крепчал, подобравшись и к Хэнку. Тот склонился к магнитофону и хотел было нажать кнопку «Стоп», как вдруг до него донесся слабый крик, который исходил из того, другого места. Голос был тонкий и принадлежать Питцу явно не мог.

Крик вновь повторился:

– Хилли…

Хэнк недоуменно нахмурился. Кричал ребенок, и голос был смутно знаком, как будто…

– …уже закончил? Я хочу домо-о-ой.

И тут что-то пронзительно звякнуло, и витрина Кудера, которую повредило взрывом в прошлое воскресенье, взвилась горстью стеклянных осколков. Хрустальный вихрь метнулся в дыру, чудом не задев самого виновника происшествия.

– …умоляю, мне трудно дышать…

Банки фасоли, аккуратной пирамидкой сложенные на полках с надписью «специальное предложение», миновав Хэнка, устремились к пустому окну в иную реальность. По тротуару зашуршали двухкилограммовые пакеты с удобрением для газонов и пятикилограммовые – с углем.

Пора закрывать, подумал Хэнк, и тут, словно в подтверждение этой мысли, очередная банка фасоли хлопнула его по голове и, высоко подпрыгнув, влетела в разверстый пунцово-черный синяк.

– Хилли-и-и!..