Томминокеры

О том, что проблемы возникнут, он знал заранее – об этом говорили Эндерс и мальчишка Тремейн. Частично дело осложнялось непосредственной близостью к кораблю. Рядом с этой инопланетной громадиной чувствуешь себя как в пустыне, когда вокруг гуляют песчаные вихри: штормит, по телу проносятся энергетические потоки непонятной природы, и ты покрываешься мурашками. Бывает, накатит грандиозная идея и, неспешно заплыв в разум, мешает сосредоточиться, и все валится из рук. А бывает наоборот. Мысли начинают дробиться, как если бы кто-то направил ультразвуковую волну поперек пучка ультрафиолетовых лучей. Но самое невозможное – созерцать эту невероятную громаду, корабль, будто бы вышедший из глубин сна. Смотришь на него, и охватывает невыносимая радость, волнение и благоговение, пугающее и властное. Теперь Бозман понимал, что чувствовали древние евреи, несшие ветхозаветный ковчег через пустыню. Преподобный Гурингер рассказывал в одной из проповедей, как один любопытный решил заглянуть внутрь. Приоткрыл крышку, сунул туда голову и свалился замертво.

Потому что там, внутри, был бог.

И в корабле, наверное, тоже таится нечто подобное, думалось Энди. Сам-то бог, может, и свалил оттуда, но что-то там осталось, что-то божественное. Мысли постоянно уплывали в этом направлении, и было чрезвычайно трудно сосредоточиться на текущей задаче.

Что всерьез раздражало – это непроглядный мрак, царящий в мыслях Гарденера. Любые попытки его прощупать натыкались на стену. Это все равно что с размаху ткнуться в запертую дверь в полной уверенности, что она открыта. И когда нужен какой-нибудь инструмент, приходится драть глотку, а он, будто нарочно, не слышит.

Реакция нулевая. Или, бывает, пытаешься прослушать, о чем он думает, – ну это как взять трубку селекторной связи, чтобы узнать, кто там сейчас разговаривает. А там – никого. Мертвая тишина.

На внутренней стене навеса для инструментов забренчал звонок интеркома. По земле от него змеился провод, исчезая в глубокой траншее, из которой торчал корабль.

Бузман щелкнул тумблером, включившись в режим разговора.

– На месте.

– Вытаскивай меня, время пошло, – устало проговорил Гарденер. Видать, худо ему сейчас было. Бузман знал, что с вечера Гарденер пил не переставая, – слышал, как ближе к полуночи его рвало на крыльце, а поутру, заглянув в комнату, Энди заметил кровь на подушке.

– Мигом.

Местные уже были научены горьким опытом с Эндерсом и знали, что если Гард просит его поднять – шевелись, не зевай.

Энди поспешил к лебедке и принялся ее вращать. Несладкое это было дело – вращать лебедку. Правда, Бозман утешал себя тем, что, когда ликвидируют нехватку аккумуляторов и отладят процесс, где-нибудь через недельку, все будет работать как часы. Сам он не был уверен, что доживет до этого времени. Корабль здорово тянул из человека силы. Близость Гарденера тоже изматывала – правда, несколько по-другому. Рядом с этим человеком возникало чувство, будто на тебя наведено ружье с чувствительным спусковым крючком: невозможно предсказать, что произойдет в следующий момент. И то, как он навалял бедняге Эндерсу, – лишнее тому подтверждение. Джон просто не смог угадать его намерения. Нет, временами мысли всплывали, точно большие болотные пузыри. Частично или полностью, они проявлялись, как газетные заголовки, но в основном было глухо. Может быть, мерзавец сам заслужил – мало кому понравится сидеть в яме с активированной взрывчаткой. Да только суть в другом: нападение оказалось полной неожиданностью для телепата Эндерса. И здесь таилась главная опасность. В любое время Гарденер может выкинуть такое, что им и не снилось, и никто не сумеет ему помешать, потому что до последнего момента никто ни о чем не заподозрит.

В минуту отчаяния Энди даже мечтал, чтобы Бобби наконец умерла. Тогда они спокойно избавятся от ее любимчика. Конечно, работа застопорится всерьез и надолго, но, если так подумать, может, оно того и стоит.

Еще тот тип. Как выкинет номер – дар речи потеряешь.

Ну вот, к примеру, что было утром. Сделали перерыв на кофе. Бозман преспокойно сидел на пне, жевал крекеры с арахисовым маслом, пил из термоса охлажденный кофе. Раньше, бывало, он предпочитал горячий, даже в жару. Но теперь кипяток ему не осилить – рот без зубов, десны болят.

Гарденер сидел на засаленном куске брезента, сложив по-турецки ноги, и, надкусывая яблоко, цедил пиво. Бозман впервые видел, чтобы кто-то употреблял пиво и жевал яблоко одновременно, тем более с утра, что не мешало пьянчуге благополучно совмещать два этих занятия. С того ракурса, откуда Энди на него глядел, отчетливо просматривался шрам где-то в дюйме над левой бровью. Видимо, как раз там и находилась злосчастная пластина.

Гарденер задумчиво повернулся и перехватил устремленный на него взгляд. Бозман вспыхнул, ему вдруг показалось, что тот сейчас примется орать на него и говорить чепуху, а может, чего доброго, рванет с места, чтобы отвесить ему пару тумаков. «Пусть только попробует, – закипал Бозман, сжимая кулаки, – уж я ему покажу, кто я на самом деле. Тоже мне, нашел слабака. Я ему не Эндерс».