Томминокеры

Он попытался защитить себя от безумия и не мог. Бобби визжала в его голове, и пока она секунду лежала между столом и перевернутым стулом, она пыталась достать пушку, чтобы снова выстрелить в него.

Гарденер поднял ногу и снова толкнул стол, лицо его исказилось гримасой усилия. Он перевернулся, пиво, таблетки и бубнящее радио свалились на пол. Большинство предметов упало на Бобби. Пиво брызнуло ей на лицо и, пенясь и шипя, побежало по ее новой и лучшей коже. Приемник ударил ее по шее, затем упал на пол и отскочил в мелкую лужу пива.

Стреляй, ты, ублюдок! Завопил Гарденер на него, — Взорвись! Уничтожь себя! Взорвись, ты, проклятая тварь, взор-Приемник сделал нечто большее. Он, казалось, раздувался до отказа и затем с треском лопающегося пива разлетелся вдребезги, извергая лучи зеленого света как молния. Бобби завопила. То, что слышали его уши, было плохим, звук внутри головы был несравненно худшим. Гарденер завопил, вместе с тем не слыша самого себя. Он увидел, что рубашка Бобби загорелась.

Он нажал на курок кольта, не думая ни о чем, и на этот раз пистолет сработал, выпустив пулю в лодыжку Джима Гарденера, раздробив ее. Боль горячим ветром пронеслась через его мозг. Он снова закричал. Он шагнул вперед, волоча ногу, в голове его звенел ее ужасный, давящий на психику вопль. Через секунду он сделал бы его безумным. Эта мысль в самом деле была освобождающей. Когда он наконец-то сойдет с ума, все это дерьмо уже больше не будет иметь никакого значения.

Затем, на одну секунду. Гард увидел свою Бобби в последний раз.

Он думал, что Бобби, вероятно, пытается улыбнуться.

Затем визг снова возобновился. Она вопила и пыталась сбить языки пламени, которые охватили верхнюю часть ее тела, и этот вопль был ужасно, ужасно громким, он был невыносим. Невыносим для них обоих, подумал он. Он наклонился, нашел треклятый пистолет на полу и поднял его, и боль в лодыжке была ужасной, — он это знал, но на секунду она ушла от него, погребенная пронзительной агонией Бобби. Он нацелил пистолет на ее голову.

Ну, сработай же, ты, проклятая тварь, ну пожалуйста, пожалуйста, сработай. Но если она сработает, а он промахнется? В магазине может не оказаться еще одного патрона.

Его проклятые руки не перестанут трястись. Он упал на колени, как человек, принужденный внезапной насильственной необходимостью помолиться. Он повернулся к Бобби, которая лежала, крича и корчась, охваченная огнем, на полу. Он мог ощутить запах ее горения; мог видеть черные капли пластика от футляра приемника, которые, пузырясь падали на ее платье. Он почти потерял равновесие и упал на верхнюю часть ее тела. Затем он надавил стволом кольта на ее шею в нажал спусковой крючок.

Опять осечка.

Бобби вопила и вопила. Вопила у него в голове. Он снова попытался передернуть затвор. Почти вытащил его. Затем он скользнул в первоначальное положение. Осечка, пожалуйста, о Боже, о, пожалуйста, позволь мне быть ее другом последний раз!

На этот раз он полностью оттянул затвор назад и снова нажал спуск. На этот раз пистолет не подвел.

Визг в его голове неожиданно перешел в громкое жужжание. Он знал, что слышит звук смертельного распада. Он поднял голову и посмотрел вверх. Яркая полоса солнечного света из распоротой крыши упала ему на лицо, раздавив его на две половины. Гарденер закричал.

Неожиданно жужжание прекратилось и настала тишина.

Бобби Андерсон — или то, во что она превратилась, — была так же мертва, как куча опавших осенних листьев в контрольном отсеке корабля, так же мертва, как и те галерные рабы, которые управляли кораблем.

Она была мертва и Гарденер с радостью согласился умереть тоже… но это было еще не все.

Еще не все.

2