Томминокеры

Розалия Снехан оторвалась от кухонной раковины, даже не позаботившись выключить воду, льющуюся на рыбу, которую она чистила к ужину. Ее муж, коловший дрова на заднем дворе и едва не отрубивший себе несколько пальцев, когда раздались вопли Бобби, присоединился к ней. Без единого слова, они забрались в машину и двинулись по направлению к ферме Бобби. Сворачивая на дорогу, они едва не столкнулись с Элтом Баркером, выруливающим со своей автозаправки на старом «Харли». Фриман Мосс сидел за рулем своей цистерны. Он чувствовал неопределенное сожаление — Гарденер внушал ему какую-то симпатию. В Гарденере было что-то, что папаша Фримана называл «изюминкой» — но это не помешает Фриману выпустить кишки из ублюдка. Энди Бузман вел свой «Олдсмобиль» Дельта 88, его жена сидела возле него, мирно сложив руки на своей сумочке. В ней находился молекулярный возбудитель, который в течение 15 секунд на участке в 2 дюйма диаметром мог нагреть до двух тысяч градусов любое вещество. Она надеялась, что ей удастся сварить Гарденера, как рака. Дайте только мне подойти к нему на расстояние в 5 футов, все время думала она, только 5 футов, это все, что я прошу. На большем расстоянии приборчик становился ненадежным. Она могла бы улучшить дальнобойность до полумили, но только Энди натурально приходил в бешенство, если по крайней мере шесть чистых рубашек не висело у него в шкафу. Лицо же Бузмана расплылось в неподвижной яростной улыбке, сухие губы обнажили несколько оставшихся у него зубов. Я еще покрашу тебе забор, сволочь, думал он, и, увеличив скорость «Олдсмобиля» до 90 миль в час, начал обгонять ряд машин, движущихся к ферме Бобби. Все слышали Приказ, звучащий сейчас, как громовая литургия: остановите его, прежде чем он успеет навредить кораблю, остановите его, остановите его!

4

Гард стоял над трупом Бобби, наполовину свихнувшись от боли, горя и потрясения… и внезапно челюсти его снова растянул зевок, едва не своротивший ему скулы. Он заковылял к раковине, пытаясь, безуспешно, двигаться прыжками. Выпитый наркотик уже давал о себе знать. Каждый раз, когда он наступал на раненую лодыжку, он чувствовал себя так, как будто железный коготь, впившийся в его тело, погружался еще глубже. Сухость в горле усиливалась. Тело отяжелело. Мысли теряли обычную остроту; казалось, что они растекаются, как яичный желток. Добравшись до раковины, он снова зевнул, и на этот раз сознательно наступил на разбитую лодыжку. Боль прорезала туман в его голове, как остро отточенный нож.

Слегка повернув кран, он набрал стакан теплой — почти горячей — воды. Порылся в шкафчике над головой, опрокинув коробку гвоздики и бутылочку с кленовым сиропом на пол. Его рука обхватила картонную коробку с солью, с изображением маленькой девочки на одной из сторон. Когда идет дождь, тут течет, подумал он сонно, это верно. Он отрывал уголок коробки в течение времени, которое показалось ему годом, и, оборвав, насыпал в стакан достаточно соли; чтобы вода помутнела. Размешал пальцем. Выпил залпом. Такое впечатление, будто тонешь.

Его вырвало голубоватой соленой водой. В этой жидкости он заметил и нерастворившиеся кусочки голубых таблеток. Некоторые выглядели более или менее целыми. Сколько же она заставила меня проглотить?

Его стошнило снова… и снова… и снова. Это было повторение на бис взрывоподобной тошноты в лесу — какое-то изношенное устройство в его мозгу вновь запускало рефлекс задержки дыхания — жуткая икота, от которой можно умереть.

Наконец она утихла и исчезла совсем.

Таблетки в раковине. Голубоватая вода в раковине.

Кровь в раковине. Огромное количество.

Он пошатнулся, наступил на больную лодыжку, закричал и упал на пол. Он обнаружил, что смотрит в остекленевший глаз Бобби над бугристой линолеумной поверхностью, и закрыл глаза. Сознание немедленно начало покидать его… но на фоне наступающей темноты обозначились голоса. Нет — хор голосов, слившихся в один. Голоса людей, бывших в сарае.

Они идут за ним. Он никогда не сомневался, что они придут за ним. Он никогда не сомневался, что они придут за ним… в свое время.

Остановите его… остановите его… остановите его'.

Вставай или им не придется тебя останавливать. Они застрелят тебя, или распылят, или сделают с тобой все, что им захочется, пока ты отдыхаешь тут на полу.

Он поднялся на колени, затем, опираясь на стол, встал на ноги. Он подумал, что в ванной можно было бы найти какое-нибудь средство, снижающее сонливость, но усомнился в том, что его желудок выдержит еще одно издевательство, после того, что он только что совершил над ним. При других обстоятельствах эксперимент стоил бы свеч, но Гарденер побоялся, что взрывоподобная тошнота, раз начавшись, теперь уже не прекратится.

Только не останавливайся. Если станет совсем плохо, сделай несколько шагов на разбитую ногу. Это прочистит тебе мозги.

Прочистит ли? Он не знал. Он знал лишь, что ему нужно двигаться и как можно скорее. Он не был уверен, как долго он еще будет способным двигаться.