Томские трущобы

Должно, вернулся парень! — успокоил себя Егорин, ловко перепрыгивая через забор. Поднявшись на крыльцо с черного хода своей квартиры, он позвонил. К его вящему успокоению дверь была открыта никем иным, как самим Кочеровым. В темноте сеней нельзя было разглядеть его лицо, но было слышно, что дышит он тяжело и испуганно.

— Ну как, благополучно убрался?

— Ничего… а ты как?

Эти первые фразы, которыми обменялись сообщники, были произнесены ими шепотом.

— Анфиса спит… На кухне тоже спят. Мне отворила сестра, но я отправил ее опять в спальню. Сказав, что ты вряд ли сегодня вернешься…

Сказал, что в карты в клубе заигрался.

— А пальто-то ты куда дел.

— Пальто я потихоньку пронес… Там оно в столовой. ну, проходи, я запру дверь…

Войдя в столовую, Кондратий Петрович первым делом поспешил убедиться в целости бумажника, вынутого из-под подушки жертвы. Бумажник был налицо.

— Так, — самодовольно крякнул Егорин, опуская бумажник в карман брюк, все-таки, что-нибудь да есть!

Затем он всмотрелся в зеркало и, обнаружив на лице запекшиеся капли крови, обратился к Ивану Семеновичу:

— Принеси-ка, Ваня, из сеней воды в умывальник. Надо умыть харю.

Кочеров машинально выполнил эту просьбу, и пока Кондратий Петрович умывался, осторожно, чтобы не разбудить домашних, побрякивая умывальником, он уселся около стола, тупо, как сильно пьяный, уставившись на свечку.

— Ну, вот я и готов… Теперь брюки надо переменить да и пиджак заодно брошу: пятно есть!

— Слушай, — глухо, точно просыпаясь от кошмарного сна, заговорил Кочеров, — он-то как теперь!

— Кто, как теперь? — не понял вопроса Кондратий Петрович.

— Он, которого…

— Вот дурак-то! — рассердился Егорин. — Чего еще спрашиваешь. Што, обалдел с перепугу?

— Значит готов. Насмерть!.. — и лицо Ивана Семеновича передернулось какой-то болезненной судорогой…

— Тьфу! — даже плюнул Егорин. — Совсем ты размяк, Ванька! Крови-то еще не нюхал, а уж трясешься. Святой, подумаешь!

— Нет, я что же… так как-то спросилось.

Егорин обратил внимание на жалкий и растрепанный вид своего собеседника. Лицо Кочерова было бледно, как лист писчей чистой бумаги. Глаза смотрели растеряно и дико… Костюм был в самом жалком состоянии: запачкан грязью, разорван.

— Эге, брат, тебе надо водки хватить. Залить червяка, а то ты… краше в гроб кладут! — с этими словами Кондратий Петрович достал из буфетного шкафа графин и чайные стаканы. Наполнив один из них, он подал его Кочерову.

— Пей! Все до дна: все как рукой снимет!

Иван Семенович поспешил убедиться в справедливости этого врачебного совета. Он жадно выпил водку.

— Ну-ка, посмотрим теперь с тобой, сколько мы имеем. Бумажник-то толстый, жаль, что в шкаф не забрался. Там, наверное не одна тысяча будет.

Говоря это, Кондратий Петрович вынул роковой трофей кровавого дела и развернул на столе. К великому его удивлению, денег в бумажнике оказалось более трех тысяч рублей. Это обстоятельство окончательно развеселило Егорина. Он пересчитал ассигнации и сунул в карман пиджака.

— Твою часть завтра выделю. Все равно ты у меня будешь спать. Пей водки и ложись спи! Сестра-то у тебя не спрашивала, где это ты так вывозился?

Кочеров отрицательно качнул головой.

— Ну, ладно, завтра скажешь, что был пьян, только и делов!

— Скверно, вот, шляпу я там свою забыл… Положим, фамилия не обозначена, а все же скверно!

Кочеров выпил еще два стакана, и, пошатываясь, пробормотал:

— Ну… я того… лягу…

— Ложись, вот сюда, на диван. Наклюкался то здорово.

Иван Семенович, как повалился, так и захрапел.

— Ну, теперь концы спрячем! — пробормотал Егорин.

Он снял с себя грязное окровавленное платье, завернул в узел, присоединил сюда же и опустошенный бумажник. Надел пальто и, осмотрев револьвер, вышел из дома. Позади его двора тянулся пустырь, спускавшийся к томи. Этим-то пустырем и прошел он к реке… Ныряя в рытвинах, хватаясь в темноте за кустарники, Егорин спустился к берегу и «утопил котенка», как говорят на языке острожников, т. е. бросил в реку вещественные доказательства преступления. Исполнив это, он повернул назад… Едва он сделал несколько шагов, как чей-то хриплый торжествующий голос раздался над его ухом:

— Что ты тут делаешь, купец! Рыбку ловишь?

23. Ночные шакалы

Егорин вздрогнул от неожиданности и сунул руку в карман за револьвером. Но его попытка защищаться была не удачной: чьи-то руки обхватили его за шею и сдавили так, что захватило дыхание и в глазах замелькали красные искры. В то же время другой из нападающих ударил Егорина по голове чем-то тяжелым. Свет померк в глазах недавнего убийцы и грабителя. Сколько прошло времени с этого момента, Егорин затруднился бы определить, но когда он пришел в себя, открыл глаза, был уже ранний рассвет… Тучи, так и не пролив дождя, разошлись по небу, только в одной части горизонта еще темнело… С реки тянул холодноватый ветерок… В воздухе было свежо и сыро…